4-го ноября с. г. на 77 году жизни в Париже скончался скульптор Огюст Роден.

Скорбь этой утраты разделяют вместе с Францией все культурные страны Старого и Нового Света, так как Роден был не только французским но и мировым художником. Мне кажется, что я лишь не много преувеличу его значение, если скажу, что объемом и глубиной таланта и степенью значения в истории развития скульптуры Роден мало чем уступал своему предшественнику и учителю, жи­вшему за 400 лет до него, колоссу-ваятелю эпохи Возрождения - Микель Анджело.
Что же касается самой роли в истории скульптуры, то уже безусловно можно утверждать, что со времени Микель Анджело только Родену удалось пойти несколько дальше своего гениального пред­шественника, до сих пор остававшегося совершенно одиноким, несмотря на всю массу искренних и неискренних последователей. Чтобы согласиться с этим, необходимо вспомнить, что то, что было найдено художниками примитивистами и что легло в основу достижений у художников эпохи Возрождения, шло не непосредственно от лучших мастеров гре­ческой скульптуры, а от мастеров её упадка, распустившегося пышным цветом (в смысле количества) на римской почве. Это было подкрашивание натуры и связанная с каноном схематизация форм и движений. И только такие гении, как Донателло и Микель Анджело, умели провидеть истинную красоту в хаосе старого наследия и пойти далее по пути, намеченному великими греческими ваяте­лями. Особенно велика была разница с тем, что делалось до него, у Микель Ан­джело. Ему удалось почти совершенно разрешить задачу, передачи красоты и мощи человеческого тела в покое и в движении; ему удалось ввести в скульптуру тот элемент живописи, который так ценился греческими скульпторами и заставлял их, имея в виду игру светотени, жертвовать даже внешней или, вернее, протокольной правдой для правды художественной. Шаг, сделанный Микель Анджело, был слишком велик, чтобы за ним могли угнаться не только его ближайшие, но и более отдаленные последователи. Они пошли за ним, не поняв духа его творчества, самой сути того, что было добыто его гением. Они увлеклись более легкой (более заметной) чисто внешней стороной его творений - правильностью анатомической конструкций, законченно­стью и т. под., и, поддерживаемые всё теми же „античными“ образцами, которые наполняли „Вечный Город“, ставший к этому времени мировым центром искус­ства, дали ту зализанную, „законченную“ и благополучную скульптуру, которая представляет нечто промежуточное между античными образцами и отливками с натуры. Редкие попытки борьбы против этого направления, навеянные знаком­ством с средневековой скульптурой севера, вспыхивавшие время от времени, душились приверженцами „классических традиций“, и скульптура терпеливо повторяла почти до наших дней те зады, на которых она стала чуть ли не 400 лет тому назад. И ничего, разумеется, нет мудрёного в том, что творчество Родена не было признано сразу. Продолжая заветы Микель Анджело, оно слишком шло в разрез с общепринятым направлением. И, конечно, оно было бы и совер­шенно задушено и забыто, если бы Роден  был менее талантлив и силен.
При всей красоте, мощи, монументаль­ности и в то же время жизненной правдивости форм, тела Микель Анджело представляются как бы замершими, застывшими в вечном покое, словно остановленными какой-то нечеловеческой силой в том или ином моменте движения. Их духовная, внутренняя жизнь не видна во внешности, или, вернее, она кажется скрытой или выражена слишком общё. Внешне, наконец, статуи Микель Анджело „сделаны из камня“ и не на миг не позволяют позабыть об этом. Это не люди, сделанные из камня, а сверхчелове­ческие существа, которые не могут быть не из чего другого, как только из камня или из бронзы.
И Микель Анджело не знал других статуй, он никогда не спускался до обыкновенного человека. Титан — лепил только титанов.
Роден не титан. Он такой же человек, как и мы, и по­этому он ближе к нам. Но он мог мощью своего таланта давать и титанические фигуры - фигуры, полные нечеловеческой мощи, блестящим  примером чего служит, между прочим, его статуя для памятника Бальзаку. 

В своё время (в 1898 г.) эта работа вызвала самый ожесточенные нападки на Родена с одной стороны и самый неуме­ренные похвалы с другой. И в тех и в других было много увлечения и потому неправды. Но сама страстность спора доказывала недюжинность, значительную важность самого пред­мета спора.

*************************

Полный текст ОЧЕРКА - https://drive.google.com/open?id=13irkuDlTbWYBq9gxw7Fv9p3tE_356S-d