Посвящается Дмитрию Ивановичу Чижевскому –
великому Человеку и Гражданину города Галле
Людмила Амстиславская
Предисловие
Как приятно, согласитесь, найти вещь, которая, кажется, давно потеряна или где-то забыта. Среди старых бумаг, приготовленных на выброс, найдутся вдруг числящиеся в розыске дочкины рисунки. В энциклопедии „Русский балет“ после её неудачного приземления с третьей книжной полки, оказывается, долгие годы лежала в качестве закладки фотография однокурсников. Особенно много сюрпризов преподносит весенняя генеральная уборка, когда пыхтящий от усердия пылесос неожиданно захлебнётся двумя-тремя полновесными монетками, лежавшими в в укромном местечке до своего часа. Находки, как встречи со старыми друзьями, вызывают обычно восторг или щемящие воспоминания. Его Величество Случай преподносит нам порой немало сюрпризов.
Иногда мы ищем потерянное целенаправленно. Некоторые всю жизнь занимаются поиском справедливости, некоторые ищут счастья и покоя, а некоторые ищут Человека. Но бывает так, что, например, занимаясь поиском одного человека, вы находите другого. Среди множества эскизов и зарисовок, набросков и карандашных рисунков, вдруг появится именно тот, которого ищешь многие годы и не можешь найти.
Собирая материалы о великом просветителе, богослове и педагоге из Галле Августе Германе Франке (1663–1727), чьё имя неразрывно связано как с Благотворительными заведениями Франке, так и с Галльским университетом, мне пришлось столкнуться с таким фактом, что именно Франке положил начало изучению и преподаванию в Галле славянских (в том числе, и русского) языков. Основным из постулатов пиетизма – духовного течения, к которому примыкал Франке – была благочестивая набожность. Мечтой пиетистов было достичь всеобщей мировой веры в Иисуса Христа, не делясь на конфессии. Библию предполагалось перевести на все известные языки мира, чем и занимались первые студенты из Прибалтики и Восточной Пруссии, переведшие каноническую Библию с латинского на русский язык. Их имена известны потомкам: эти переводы были отпечатаны в типографии Сиротского дома Франке.
В документе, повествующем об истории возникновения интереса к славянским языкам и культуре, помимо всего прочего, рассказывалось о том, что в 1698 году в Галле, ныне городе с многоязычным населением, была прочитана первая в Германии и в Европе лекция о русском языке (преподаватель – Генрих Вильгельм Людолф, честь ему и хвала!). Затем сообщалось, что начиная с 1920 года в Галльском университете существует постоянная должность преподавателя славянских языков, и что с 1932 по 1945 год эту должность занимал Дмитрий Иванович Чижевский (1894–1977), впоследствии – один из самых известных славистов Германии. Ничего никогда не слышав о таком человеке с русской фамилией, жившем и работавшем в Галле во времена коричневых рубашек и антропологических экспериментов, я занялась поиском любой возможной информации о нём. И мне посчастливилось.
Хранитель памяти
Оказалось, в Галле есть чижевсковед, написавший выходящую в этом году в Москве книгу о биографии и творчестве Дмитрия Ивановича. Зовут его Владимир Янцен. Живёт он на Серебряной горе, имеет огромную библиотеку, собирает архивы и знает о Чижевском всё. Не мудрствуя лукаво, взявши перо и бумагу, я отправилась к незнакомому историку. Каково было моё удивление, когда встретил меня не бородатый на пол-лица очки-всклокоченные волосы-весь в свой мир погружённый Он, а совершенно нормальный, гладко выбритый, гостеприимный хозяин четырёхкомнатной квартиры с окнами, выходящими на вымирающий район галльской окраины. „Вы интересуетесь Чижевским?“ – спросил он у меня с порога. Я ответила: „Да.“ „Ну, что же, – сказал он, – спрашивайте, – постараюсь ответить на все Ваши вопросы.“ И мы начали наш долгий, ужасно интересный разговор.
Л.А.: Расскажите, пожалуйста, о Дмитрии Ивановиче: когда он родился, где, как прошло его детство, юность, где он учился?
В.Я.: Дмитрий Иванович Чижевский родился 4 апреля (по старому стилю 23 марта) 1894 года на Украине, в городе Александрия, где и прошли среди зелёных лугов, вишнёвых садов и хорошего русского и украинского языка его детство и юность. Его отец был офицером, дворянином, принимал участие в народовольческих кружках, был осуждён, отбывал одиночное двухгодичное заключение в Петропавловской крепости. Мать была художницей и прирождённым педагогом. Ребёнка воспитали так, что свободный ум, трезвое рациональное мышление и высокая творческая натура гармонически уживались в нём. Он был очень начитан практически во всех областях знаний. Получив вначале прекрасное домашнее образование, он в положенное время становится учеником Александрийской гимназии, которую заканчивает в 1911 году с отличием. Но, по собственным словам Д. И., школа не оказала существенного влияния на его духовное развитие, разве что влияние «от противного»: здесь он познакомился с казенной системой преподавания и с проблемой национального, культурного и социального неравенства. Все же благодаря созданному им со своими школьными товарищами и с друзьями-одноклассниками младшей сестры Марии нелегальному просветительскому кружку время обучения в гимназии заложило в нем определенные организаторские и педагогические навыки, очень пригодившиеся впоследствии в жизни. Вообще на тему «кружки Чижевского» можно было бы написать целую диссертацию. Чижевский – учёный, Чижевский – преподаватель, объездив впоследствии чуть ли не всю Европу и добравшись даже до Америки, везде будет стремиться создавать кружки, используя александрийскую модель. Кружки из равноспорящих единомышленников и оппонентов, заседания которых проводились за чашкой чая в неформальной домашней обстановке, не укладывались в обычную схему „учитель – ученик“. „Многому я научился у своих учителей, большему – у своих коллег, а еще большему – у своих учеников“ – часто будет позже цитировать Дмитрий Иванович одну из максим великого педагога Я. А. Коменского, сторонником которой («обучая, учиться самому») он был практически всю свою жизнь.
В 1911 году Чижевский поступает в Петербургский университет на факультет точных наук (физика, математика, астрономия), но не выдержав сырого и холодного питерского климата, переводится в Киевский университет (1913–1918) на историко-филологический факультет, где, между прочим, слушал философские курсы профессора В. В. Зеньковского. Надо сказать, что интерес его к философии зародился еще в Питере, где он ходил на лекции знаменитых русских философов – Семёна Людвиговича Франка и Николая Онуфриевича Лосского. В Киеве же, помимо философии, изучает индоевропеистику, славянскую и русскую филологию. И не прекращает заниматься политикой. Принимает активное участие в просветительской работе студенческих кружков, занимается пропагандой среди рабочих. С 1916 года принадлежит к меньшевистской фракции РСДРП.
Л.А.: Были ли у него проблемы с властями?
В.Я.: Да были. В 1916 году Чижевский был арестован и посажен царской охранкой в Киевскую тюрьму. На свободу вышел после Февральской революции 1917 года. С этого времени активно занимался профсоюзной и политической деятельностью. С 1917 года был членом и секретарем киевского Совета рабочих депутатов, членом киевского комитета, первого ЦК и всех украинских совещаний меньшевиков. В 1918 году – член Малой Рады украинского правительства, где его кандидатура даже намечалась на пост министра труда. А знаете ли вы, какая была тогда обстановка в Киеве? 1917-й – 1919-й годы в Киеве не поддаются никакому описанию. Смена правительств, денежных знаков и флагов на шпиле здания городской думы напоминала движение зеркал в калейдоскопе. Не только военные действия, но прежде всего террор и репрессии победивших сторон уносили ежедневно сотни и сотни жизней. Об одном из таких дней своей молодости, чуть было не ставшим для него последним, Чижевский расскажет потом шокированным участникам своего философского кружка в Галле, скромно назвав его «днем не-расстрела». Судя по тому, что на хранящейся в его галльском архиве памятной записке с днями рождения членов семьи, знакомых и близких этот день (11 февраля 1918 года) дописан его рукой напротив своего дня рождения, он действительно праздновал его в качестве своего второго дня рождения...
Между 1916 и 1921 годами Чижевский будет неоднократно сидеть в тюрьмах и лагерях. Вначале как социал-демократ, неугодный монархии, затем как один из лидеров киевских меньшевиков, неугодных молодой Советской республике.
Л.А.: Означает ли это, что Дмитрий Иванович бросил свою учёбу в университете и профессионально занялся политикой?
В.Я.: Нет. 1919 год станет для Чижевского годом окончания университета, защиты дипломной работы о Шиллере, получения диплома первой степени и нескольких престижных мест работы. Его биография как учёного вначале складывается очень удачно. Он был сразу оставлен при университете для подготовки к профессуре по кафедре философии, в 1920 году избран доцентом языкознания Высших женских курсов, а в 1921 году доцентом Высшего педагогического института (бывшего университета) в Киеве, получил также приглашение на работу в Академию наук Украины. Казалось бы, на родине его ожидало большое будущее. Но вмешиваются третьи силы, которым было неугодно политическое влияние меньшевиков на Украине. Большевики зачисляют своих недавних соратников по партии в категорию «неугодных лиц» и с августа 1920 по март 1921 года Чижевский большую часть времени проводит в харьковских и киевских тюрьмах и лагерях. Времена тогда были более чем странные: после почти годовой отсидки в марте 1921 года болевшего туберкулезом и астмой и мешавшего своим громким кашлем спать сокамерникам Чижевского отпускают под расписку на волю с тем, что он каждую неделю будет являться к начальнику киевского лагеря на регистрацию. Ему и его семье (а он женится в 1919 году на студентке медицинского факультета Киевского университета Лидии Израилевне Маршак) удаётся в апреле 1921 года нелегально покинуть страну, где он летом 1921 года за этот побег был заочно приговорен к смертной казни.
Л.А.: Как складывается его жизнь и жизнь его семьи в эмиграции?
В.Я.: Жизнь Чижевского в эмиграции распадается на шесть относительно самостоятельных периодов. Через Польшу они перебираются в Германию, где Чижевский завершает свое философское образование, потом семья переезжает в Прагу и у них рождается дочь Татьяна, затем Чижевский живет и работает в Галле, в Марбурге, в Кембридже (США) и, наконец, в Гейдельберге.
В 1921 – 1924 годах в Гейдельберге и Фрейбурге он был учеником ведущих философов того времени – К. Ясперса, Э. Гуссерля, М. Хайдеггера, Р. Кронера. Здесь же началось серьёзное изучение им истории украинской и русской философии, особенно истории гегельянства в России. В 1924 – 1932 годах в Праге он был преподавателем, а затем и профессором философии Украинского педагогического института и Украинского свободного университета, участником Пражского лингвистического кружка, секретарём Русского философского общества, сотрудником и редактором изданий Немецкого общества славянских исследований. Работы этого периода: „Логика“, „Философия на Украине“ (на основании этой работы ему было присвоено звание профессора), работы о формализме в этике, Гегеле и Французской революции, о Достоевском и десятки других.
С 1932 по 1945 год Чижевский работает преподавателем русского языка в университете города Галле.
Л.А.: Расскажите, пожалуйста, подробнее о его жизни в Галле.
В.Я.: Годы, проведенные в Галле, были для Чижевского годами расцвета его самостоятельного философского и литературоведческого творчества. Здесь он пишет свой основной труд «Гегель в России», на основе которого в 1935 году защищает немецкую докторскую диссертацию, завершает работы над историей философии восточных и западных славян, над сравнительной историей славянских литератур, историей древнерусской литературы ХI – XIII веков, историей украинской литературы XVI – XIX веков и многие другие. Пишет о Сковороде, Пушкине, Гоголе, Тютчеве, Достоевском, Лескове, Белом, Маяковском, о великих чехах – Бриделе, Яне Амосе Коменском, Кареле Чапеке, немцах – Августе Германе Франке, Беме, Баадере, Вайгеле, Ангеле Силезии. В начале 1935 года, работая в архиве Главной библиотеки сиротского приюта Августа Германа Франке, Дмитрий Иванович делает одно из важнейших открытий своей жизни. Он находит и готовит к изданию латинскую рукопись главного философского труда Яна Амоса Коменского «Всеобщий совет об исправлении дел человеческих» – этого памятника чешской и мировой мысли, который считался уже более 200 лет безвозвратно утраченным.
Л.А.: Дмитрий Иванович провёл все военные годы в Галле. Начиная с 1933 года в Германии к власти пришли национал-соцалисты. 1933 год – это год Хрустальной ночи, затем – костры из запрещённых „неарийских“ книг на немецких площадях. Казалось, Чижевскому с его представлениями о жизни, с его духовным миром, нечего было делать в этой изменившейся Германии. Как сложилась его жизнь при нацистах? Как сумел он выжить? Что произошло с его семьёй?
В.Я.: Простите, в вашем вопросе заключена хронологическая и содержательная ошибка: представление о том, что варварство и террор охватили Германию сразу же по приходу к власти нацистов или что в нацистской Германии была такая же цензура, как и в сталинской России. Но это не совсем так. Репрессивная система еще только должна была быть построена. Поэтому еврейские погромы под названием „Хрустальная ночь“ относятся не к 1933 году, а к 9–10 ноября 1938 года. Ведь тоталитарные системы не возникают и не исчезают в одночасье, что мы прекрасно видим и на собственном опыте. А это значит, что в течение какого-то времени тоталитаризм и остатки демократического строя (или наборот) сосуществуют. Это приводит, в частности, к тому, что даже противники тоталитарного режима какое-то время питают надежды на его недолгосрочность или мирную трансформацию в более приемлемые и цивилизованные формы, а когда выясняется тщетность этих надежд, покинуть страну оказывается уже невозможным и тогда уделом большинства их становится «внутренняя эмиграция». Так случилось и с Чижевским. Отвечая на ваш вопрос, скажу – и при нацистах он работал, как, скажем, главный герой романа Д. Гранина „Зубр“, но не на нацистов, а на европейскую культуру: писал и преподавал, воспитывая своих учеников в духе высокого профессионализма и уважения к славянским культурам. И среди его учеников и друзей в Германии никто не стал нацистом. Чижевский был большим германофилом и отнюдь не риторически звучит его признание из письма к Томасу Манну от 27 октября 1945 года: „Нигде я не смог бы почувствовать себя дома так, как в Германии, нигде не смог бы участвовать в строительстве новой Европы с таким же смыслом, как именно в Германии“. В университете города Галле его высоко ценили как прекрасного специалиста, выполняющего объем работы целого института и, естественно, как могли, защищали от репрессий. Многое в жизни Чижевского в Галле при нацистах выглядит просто как абсурд и нонсенс. Но непреложным фактом остается то, что этот период – один из наиболее интересных, противоречивых и плодотворных в творческом отношении. Основное его противоречие заключалось в том, что по своим „еврейским родственным связям“ и по своим политическим убеждениям он опять, как когда-то в Киеве, должен был попасть в группу „неугодных“, „отверженных“ лиц и существование его, как он скажет после войны, было существованием „на грани концентрационного лагеря“. Почему же Чижевский не попытался покинуть Германию? Ведь было же, как видно из его переписки, „зондирование почвы“ и в Швеции, и в Голландии, и в Чехословакии, и в Швейцарии... Почему он предпочел жить отдельно от жены и дочери и даже не сделал попытки получить визу в США, куда они переехали еще до войны? Почему существование „на грани концентрационного лагеря“ в нацистской Германии было для него более приемлемым, чем существование в какой бы то ни было иной, демократической стране? Ответ на эти вопросы, конечно, весьма сложен. Здесь надо учитывать всю совокупность высказываний Чижевского об этом времени, особенно его письмо к Т. Манну, в котором немецкая культура того мрачного двенадцатилетия противопоставляется фашистской диктатуре. А в том, что такая культура была не только в среде покинувших Германию немецких эмигрантов, но и в самой Германии, невозможно сомневаться, читая мемуары Чижевского и его учеников. Чижевский был прежде всего ученым и педагогом, глубоко знавшим и искренне любившим немецкую культуру. Поэтому вопрос о том, почему он остался в Германии после прихода нацистов к власти, следовало бы переформулировать в вопрос, как ему удалось в течение этого мрачного двенадцатилетия, не идя ни на какие компромиссы с власть придержащими, не заигрывая ни с какими националистическими эмигрантскими организациями, не афишируя, но и не прерывая своих связей с учеными-евреями, продолжать свою серьезную научную и педагогическую деятельность? Конечно, это было бы невозможно без постоянной поддержки руководства философского факультета и особенно куратора Галльского университета Фридриха Тромпа (1875–1954), сумевшего отстоять его, несмотря на прямое предписание прусского министра образования от 17 апреля 1937 года об увольнении всех чиновников, имеющих еврейские родственные связи. Был здесь и значительный элемент случайности и везения: Чижевский неоднократно подчеркивал, что удержаться в университете ему удалось потому, что должность его была незначительной. Он был всего лишь внеплановым служащим, а не государственным чиновником. Сложись его академическая карьера к тому времени более благоприятно, увенчайся она давно заслуженной ординарной профессурой, и он автоматически попал бы в группу „неугодных лиц“: либо из-за еврейского происхождения своей жены, либо из-за скрытой во всех его анкетах принадлежности в прошлом к российской и немецкой социал-демократии. Что касается семьи, то его жена и дочь спаслись, эмигрировав в 1938 году из Праги в Англию, а потом в Америку. К сожалению, война на долгие годы оборвала последнюю ниточку, связывавшую Дмитрия Ивановича с семьёй.
Л.А.: Я понимаю, какие чувства испытывал Дмитрий Иванович по отношению к Советской власти, но каково было его отношение к войне с Советстким Союзом? Ведь там остались его родственники? Участвовал ли Чижевский в сопротивлении фашистам или был пассивным наблюдателем происходящего?
В .Я.: По воспоминаниям друга и ученика Чижевского, проф. Д. Герхардта, после сообщения о начале войны Дмитрий Иванович произнёс такую фразу: „Скверное дело: Германия марширует в Россию, а Сталин, естественно, придет в Берлин“. Таково было его отношение к этой войне. Немецкие газеты уже были заполнены победными реляциями, а он не сомневался, что фашизм будут побеждён. Чижевский не участвовал в движении сопротивления с оружием в руках, не подкладывал бомб, не организовывал подполья. Он просто продолжал работать. Но результаты этой работы сказываются и поныне: живы галльские ученики Чижевского проф. Д. Герхардт и проф. Л. Мюллер, внесшие весомый вклад в развитие немецкой славистики, книги и статьи Дмитрия Ивановича находят все новых читателей не только в Германии, но и на родине ученого, и нам трудно себе представить, что добрая треть из более чем 1000 его печатных трудов написана в годы фашизма в центре Германии, несмотря на постоянный надзор гестапо. Характерна, например, такая фраза в его вышедшей в 1939 году в Париже книге „Гегель в России“: „Книга написана наново в период исторически беспросветный. Если и в такое время книга может найти читателя, который готов бросить хотя бы беглый взгляд на ценности прошлого, то это было бы уже залогом иного будущего“. А какого мужества от него требовало упоминание своих коллег и учителей еврейского происхождения в немецкой диссертации, отпечатанной в Галле в 1934 году, или рецензия на работу своего учителя С. Л. Франка о Пушкине в немецкой научной прессе? Из личной библиотеки и архива в Галле он не удалил в это время ни книг, ни писем еврейских авторов, ни социал-демократической, ни даже коммунистической литературы, которую к тому же давал читать участникам своих галльских кружков. Помогал деньгами и продуктами знакомым евреям, чехам и полякам, находившимся в концлагерях или на принудительных работах в Германии. После войны сам Чижевский с достаточной скромностью относился к этой своей деятельности, считая ее не проявлением какого-то особого героизма, а требованием элементарной порядочности. И все-таки те несколько десятков немецких студентов, которым ему во время страшного разгула человеконенавистнических теорий удалось привить любовь к славянским культурам и невосприимчивость к наркотикам нацистской пропаганды, на мой взгляд, стоят многих и многих сотен пущенных под откос фашистских поездов, ибо эти студенты построили ту самую Германию, в которой мы сегодня живем и благами которой имеем счастье пользоваться.
Л.А.: Как сложилась судьба библиотеки и архива Чижевского в дальнейшем? Что было с самим Дмитрием Ивановичем после войны?
В.Я.: Послевоенная судьба библиотеки и архива Чижевского и его личная судьба трагичны. Перед сменой оккупационных властей (Галле был занят американцами, передавшими в июне 1945 года город советской военной администрации), Чижевский покинул город и отправился через Гёттинген в Марбург, оставив почти все свои собрания на попечение учеников и друзей и сумев взять с собой только копию пансофического труда Я. А. Коменского да несколько десятков книг. Вся его библиотека насчитывала тогда около 8000 томов, архив состоял из примерно 150 подвесных папок с рукописями, перепиской, университетскими курсами, выписками из книг, библиографическими карточками, оттисками статей, вырезками из газет и подготовленными к печати работами. Впоследствии часть рукописей и несколько сотен книг ему удалось с помощью учеников переправить в Марбург. Остальная часть была реквизирована советской военной администрацией и передана в университетскую библиотеку, а затем во вновь созданный Институт славистики, где был составлен ее каталог, в котором зарегистрировано 6283 наименования на двадцати различных языках. В 2001 году работники Института славистики издали печатный каталог этой библиотеки, насчитывающей ныне около 5500 наименований. К книгам Чижевского с 2001 года открыт свободный доступ через библиотеку Института славистики (работа с ними возможна в читальном зале). Свободного доступа к самой ценной части наследия Чижевского – архиву до сих пор нет, хотя имеются планы его компьютерного сканирования и введения в научный оборот через интернет.
С 1945 по 1949 год Дмитрий Иванович работал в Марбургском университете, основал там Семинар славистики и его библиотеку, библиографическое информационное бюро, новый интердисциплинарный кружок славистов, в заседаниях которого принимали участие не только студенты и аспиранты Чижевского, но и коллеги с других факультетов (историки, богословы) и иностранные гости (швейцарский богослов Ф. Либ, русские историки и богословы Г. В. Флоровский и В. В. Зеньковский). Можно лишь поражаться энергии и творческому потенциалу Чижевского. Постоянно голодая, утратив все свои вещи и почти весь «рабочий аппарат», на создание которого ушли десятилетия, десятки рукописей готовых работ, он в сравнительно краткие сроки восстанавливает их часть, печатая такие труды, как «Своеобразие русского языка», «История античной философии», «Страхов, Достоевский, Ницше», «История древнерусской литературы 11, 12 и 13 веков», «Чаадаев: Философские письма», «Пушкин и русский язык», «Культурно-исторические эпохи», «О проблемах барокко» и другие. Но академическая карьера Чижевского в Марбурге, несмотря на очевидные заслуги ученого, не сложилась: он стал жертвой политических интриг и доносов, избрание его профессором славистики Марбургского университета министром образования земли Гессен не утверждается, в прессе распространяются абсурдные клеветнические слухи о том, что он «советский шпион», что его научная квалификация сомнительна и т. п. На эти темы можно было бы написать прекрасный роман абсурда. Описывая впоследствии причины, побудившие его уехать в Америку, Чижевский вынужден был с горечью признать: „Решающий вопрос заключается в том, что я – „политически преследуемый“, но не столько в Третьем рейхе, сколько в демократической Германии“.
С 1949 года по 1956 год Чижевский работает в Кембридже гостевым преподавателем славистики Гарвардского Университета. В самый разгар маккартизма его снова преследуют, видят в нём „агента коммунизма“, но затем реабилитируют и дают возможность спокойно работать. Он занят лингвистикой, сравнительной историей славянских литератур, символизмом, историей русской и украинской литератур. Однако, не владея английским языком, чувствует себя чужаком в Америке, критически отзывается о „дилетантстве“ и „поверхностности“ американской культуры. Хотя и в Кембридже у Чижевского были талантливые ученики, но это, пожалуй, единственное место, где он не создал научного кружка.
В 1956 году Чижевский вернулся в Германию и до 1977 года жил и работал в Гейдельберге. Был основателем и временным директором Института славистики Гейдельбергского университета, а также гонорарным профессором славистики во Франкфурте на Майне и в Кёльне. Здесь он пишет десятки новых книг, среди которых особенно хотелось бы отметить и поныне неизвестную в России двухтомную «Историю русской мысли», неопубликованные книги о Гоголе и о Шеллинге в России, редактирует шесть славистических серий, множество сборников и репринтов недоступных на Западе славянских изданий, издаёт сочинения Коменского по найденным им в Галле рукописям. Снова собирает библиотеку примерно в 14000 томов и обширный личный архив. Работы учёного приобретают мировую известность. Он избирается председателем Немецкого союза преподавателей славистики, действительным членом Гейдельбергской Академии наук, а затем и Хорватской Академии наук в Загребе. Умер Чижевский 18 апреля 1977 года и похоронен на Нагорном кладбище в Гейдельберге. Судьба его наследия пока еще оставляет желать лучшего.
Л.А.: Простите, но на протяжении всего разговора меня мучает один вопрос – а каким образом вы столкнулись с личностью Дмитрия Ивановича? Как произошло ваше знакомство с ним, с его жизнью?
В.Я.: Я не знал Чижевского лично. На его библиотеку и архив в Галле вышел случайно, через своего приятеля, работавшего в Институте славистики, еще во времена ГДР, где Чижевский был «персона нон грата», а архив в Гейдельберге и материалы, хранящиеся у его учеников, искал и обрабатывал уже целенаправленно после объединения Германии вместе с другими исследователями. О жизни Чижевского до недавних пор в России и на Украине было почти ничего неизвестно и даже начитанные в философской литературе люди постоянно путали его с учеником Циолковского А. Л. Чижевским. Так возник замысел собрать материалы к биографии Дмитрия Ивановича, среди которых главное место займут мемуары об ученом его родных, друзей, учеников и коллег. Ведь непрочитанное, невостребованное, по сути дела, мертвое наследие великих людей прошлого больше говорит об уровне культуры современников, чем о самом этом наследии. Если, скажем, в Галле архив Чижевского пролежал без движения целых пол века, дело не только в том, что он находился в «спецхране», но и в том, что у его хранителей к нему не было никаких собственных вопросов. Если в Гейдельберге в 2003 году одна третья часть наследия Чижевского была продана «за ненадобностью» частному букинисту и потом распылена мелкими частями, то это говорит об отсутствии интереса к основателю Института славистики нынешних славистов и о провинциализации когда-то всемирно известного университета. Но сегодня Чижевского относят к 100 самым выдающимся представителям Украины за все время ее существования, с уверенностью можно отнести его и к 30 самым выдающимся философам и славистам 20 века в России. Разбрасываться таким наследием и нам, российским эмигрантам в Германии, как-то не к лицу. С большим удовлетворением хочу в заключение сказать, что в мае этого года в Галле намечается проведение конференции памяти Чижевского и что буквально за последние годы на его наследии и научно и чисто человечески выросло несколько интересных ученых. В этом внутреннем росте, по-моему, и состоит главный смысл занятия духовной историей.
Л.А.: Спасибо вам, Владимир, что вы так подробно, так интересно рассказали о Дмитрии Ивановиче. С вашей помощью, наверное, каждый открыл сейчас для себя Чижевского. Желаю вам от имени всех наших читателей удачи и хороших помощников.
Послесловие
Ну, вот, кажется и всё, пора прощаться. Уходить из этого дома не хотелось. Заканчивать разговор о Чижевском тоже. Но... «хозяева устали», да и журнальные страницы не безразмерны. Я благодарна случаю или Провидению, сведшему меня сразу с двумя такими интересными людьми. Как говорится – дёрни за верёвочку, дверь и откроется.
Март 2007 года
Л А. М. И
P.S.
О конференции памяти Д.И. Чижевского в Галле
Л.А.: Владимир, 9–11 мая вы участвовали в международной конференции памяти Д.И. Чижевского, проводившейся в Главном здании Благотворительных заведений А.Г. Франке работниками этих заведений и галльского Института славистики. Не могли бы вы кратко рассказать о результатах этой конференции?
В.Я.: В конференции «Импульсы филолога и философа Д.И. Чижевского (1894–1977) к сравнительной истории мысли» принимали участие все профессора Института славистики (А. Рихтер, С. Менгель, Г. Леманн-Карли), руководство заведений А.Г. Франке (доктор Т. Мюллер-Бальке и доктор Б. Клостерберг), бывшая ученица Чижевского проф. Р. Лахман (Констанц), его бывший коллега проф. Р. Лауэр (Гёттинген), его бывший сотрудник из издательства В. Финка В. Зивекинг (Штуттгарт), почетный президент Немецкого общества им. Я.А. Коменского, известнейший немецкий комениолог и чижевсковед доктор В. Кортхаазе (Берлин), чижевсковеды из России М.А. Васильева (фонд-библиотека «Русское зарубежье», Москва), Украины – И. Валявко (Институт философии НАН, Киев), Польши – проф. Р. Мних (Зидльце), ваш покорный слуга и множество заинтересованных слушателей. Главная цель конференции – достойно почтить память тесно связанного своей биографией с городом Галле всемирно известного русско-украинского ученого, обменяться опытом по освоению его наследия и наметить его новые перспективы была успешно достигнута. Перечисление, а тем более интерпретация каждого из докладов взорвали бы рамки настоящего интервью. Но нельзя не отметить блестящий доклад, (а точнее свободный рассказ со множеством юмористических реминисценций) доктора В. Кортхаазе о находке Чижевским в Галле рукописи «Пансофии» Я.А. Коменского, сообщение на прекрасном немецком языке проф. Р. Мниха о восприятии наследия Д.И. Чижевского в современном украинском литературоведении и отчет В. Зивекинга об упорядочивании корреспонденции Чижевского в Гейдельберге. Нельзя также не отметить доброжелательную атмосферу обмена мнениями между участниками конференции во время прений. Участникам и гостям конференции были предложены экскурсии по заведениям Франке, Институту славистики и их новейшим выставкам, непосредственно связанным с деятельностью Д.И. Чижевского в Галле. Будем надеяться, что традиция научных симпозиумов, связанная с именем Чижевского, закрепится в Галле надолго и, благодаря совместным усилиям инициаторов конференции, превратится в более или менее постоянный элемент обогащения современной культуры нашего города.
Май 2007 года
Л А. М. И
Опубликовано: в лейпцигском журнале «Антенна» за март и май 2007 года.
Автор: Людмила Амстиславская
|
