ПИСЬМО ДРУГУ

в форме рассказа… или рассказ в форме письма…

Странная штука память.  Прекрасно помню события полувековой  (а может даже и больше…) давности, а что произошло вчера – смутно. Принял ли свою «дежурную» таблетку амприлана или что-то этому помешало? А вот когда-то (полвека назад) точно помню - не  принимал. И не потому,  что врач не прописал, а потому, что в медицинском «обиходе» такое лекарство, кажется и не существовало. Да и не выпускали его фармацевты.  Ещё не изобрели или необходимости не существовало по причине стойкости российского мужика ко всяким трудно обнаруживаемым болячкам. Иммунитет голодных военных и сразу после них наступивших лет, оказывался столь могучим, что от головной боли достаточно было простого слабительного…

Вот сейчас точно помню, что собирался написать другу письмо, а получается рассказ. А может быть я и хотел написать рассказ воспоминаний о событиях давно ушедших дней, а получается письмо?

А какая разница?  Ведь я пишу другу, а он поймёт (о чём речь) независимо от жанра.

Он-то поймёт, но и мне самому  надо знать – о чём воспоминания? Одолевают сомнения.

 Но память имеет свою силу: что было вчера - могу забыть, а события полувековой давности всплывают во весь рост.

Что делали? Что обсуждали? О чём спорили жарко и бескомпромиссно? Всё помню.

Впрочем – вряд ли так  уж  и ВСЁ.  Но главное - то, что волновало нас ещё молодых, но уже достаточно амбициозных в своих профессиях -  помню. Твоя забота – хор.  Моя – сочинение для хора. Но ведь хор был не профессиональный, а учебный. Состоящий из учащихся музыкального училища. Они ведь совсем молодые. В сущности – дети ещё, но и у них свои амбиции. Им кажется, что они поют хорошо. Но чтоб делать такие выводы надо бы послушать со стороны. Но как? Эпоха магнитофонных, компъютерных и прочих записей ещё не наступила и споры без прочно звучащих аргументов застревали на полпути к истине. Но сводились к обсуждениям важнейших вопросов голосоведения и тембральных контрастов.

Обычная практика заменять отсутствие слабеньких теноров девчоночьими альтами  вызывала сопротивление. Но а что было делать? Как увязать общее движение музыкальной мысли с рваной тембральной сутью?  А как «расписать» по голосам какую-нибудь совсем простенькую фугообразную фактуру?.  Эх!  Хорошо было Генделю – он точно знал особенности тембров разных регистров мужских и женских голосов. Ему не надо было напрягаться в этом направлении: к его услугам были взрослые прекрасные профессиональные хоры Германии, Италии, Англии...  Нам же где взять такие?  Нет таковых под рукой в далёком, но прекрасном дальневосточье, а если конкретно, то в Хабаровске  шестидесятых-семидесятых годов.

 Именно там и звучали наши голоса о хоре, о хоровой музыке, о хоровом пении, о принципах  голосоведения и о попытках поднять хоровое искусство до полного соответствия его с величественным Амуром, с бескрайними его просторами объятыми бесконечным множеством всевозможных заливов и проток. С возможностями любительской рыбалки и с тройной, четверной, пятерной (и т.д. до почти бесконечности…) ухой в закоптелом котелке над костром в сопровождении  комариных туч…Вот это славное остинато комариного тысячеголосного стона сопровождает мои воспоминания уже не в качестве некоего ужаса, а в качестве почти обязательного «голоса» этой величественной фактуры естественного хора в канву которого вплетаются и утиное кряканье и потрескивание костра…

Память! Странная штука – память. С одной стороны – коварна (всё время намекает…), а с другой - благородна: не даёт забыть самые жизнерадостные и счастливые моменты. Но не только такие.  Так, удалось же тебе «переселить» музыкальное училище в пригодное для занятий искусством здание! Правда, тотальная узколобость в союзе с завистью бездарностей  не оставляет попыток  вытравить этот факт из памяти. И это им иногда удаётся. Но память всё же сильнее.

Память!  Странная штука!  Но в незабываемости радостных и весёлых событий она безусловно первенствует.  С каким восторгом она воскрешает эти события.

Помнишь свои попытки стать охотником? Сейчас – по прошествии изрядного времени нам с тобой ясно: не твоё это дело и призвание. Не лежит у тебя оно в одном русле с высоким творчеством. Но твоё упорство  (как это – не лежит?) сделать его «своим»  сметало (да и сейчас именно упорство не приемлет сопротивлений!). Однако неумолимое Время подтвердило, что не «твоё» дело охотничать.  Охотниками рождаются, а не становятся… Время нам это показало, но память  (странная штука…) сохранила замечательное событие на твоём пути к  настоящему «своему».

Вспомни, как однажды мы на училищном «Пазике» выехали на утиную охоту. Приехали  на «объект». Шофёр Женя пристроился на берегу протоки с удочками-закидушками, а мы вместе с коллегой Павлом занялись утками. Разошлись по большому заболоченному (с многочисленными открытыми от растительности чистыми озерками) лугу и стремились (подобно охоте на бекасов)  «вытаптывать» несмышлёных и ещё непуганых птиц. Да, но день быстро шёл на убыль и мы стали сходиться к своему «Пазику».  Над разведённым Женей костром уже забулькал котелок.  Скоро будет полевой ужин.  Такое событие великолепно само по себе. Это знают все заядлые рыбаки и охотники. Итак: - сошлись. А ты, Юра (охотник начинающий и малоопытный)  приближался к нам позже всех. Ориентир – костёр. Мы уже у костра и вдруг раздаётся  выстрел твоей новенькой двухстволки, а через несколько минут и  взволнованный рассказ: «иду, а она вылетает…,  стреляю и не могу в сгущающихся сумерках понять – попал ли? Ищу. Не нашёл. Значит (делаешь вывод) – промазал.

Переночевали и рано утром опять разошлись по знакомому полю. Я иду и вдруг натыкаюсь на утку. Явно ту, которую ты не нашёл вчера.

Хорошо! Кладу её под хорошо заметный и видный издалека кустик какой-то растительности. Но не разглашаю тайны. Собрались к завтраку. Завожу разговор о твоей   вечерней стрельбе и предлагаю утку поискать. Приходим приблизительно  на то место где вчера была стрельба  (на самом же деле незаметно привожу к месту недалеко от того кустика с уткой). Начинаю по-серьёзному расспрашивать стрелка: где стоял? Откуда и с какой силой дул ветер? На какой высоте утка летела?  С какой скоростью летела? Какое сделал упреждение? И ещё ряд «шибко умных», достойных бывалого охотника, вопросов. После чего последовало такое моё заключение: если всё было так как ты сказал, то утка должна лежать где-то рядом вон с тем заметным кустиком. Посмотрим! Подходим и находим утку. Восторгам нет предела: «вот что значит  опыт настоящего бывалого охотника!»  Эта мистификация просуществовала много лет. В какой-то  момент и я о ней забыл. Но когда поведал тебе (уже жителю Кировограда и уже бросившего заниматься совсем не привлекавшим тебя делом – охотой), то хохоту не было  предела. Память!   Странная штука в своей неиссякаемой тяге и силе к воскрешению великих радостей жизни.

Вот она - теория и практика голосоведения. А ведь, действительно, в этом событии участвовали и законы голосоведения в виде соответствия всех (или большинства) компонентов события: скорость полёта утки (темп исполняемой хором музыки), высота её полёта над землёй (тесситура хора), постепенно набирание высоты  (предъикт к кульминации),  тишина после выстрела  (генеральная пауза после кульминации), утренняя совершенно «неожиданная» находка добычи (кода   MAESTOSO).

Память! Странная всё же она штука. Не только странная, но и универсальная. Она хранит не обязательно великие и радостные события. Спасибо ей! Спасибо!  Увы, но она ещё и кладезь трагического, которое возвышает радостное и наоборот. Спасибо ей и за это. Мы ведь знаем, что  Allegro  усиливает впечатление от Largo  и  Andante,  а Pianissimo  после Fortissimo  заставляет замереть.  Знаем, что  Pianissimo большого  мужского хора  оглушает. Но сейчас,  в славный  день  80-летия  не будем говорить о грустном. Помолчим! Память от этого не пострадает. Пусть уважительно хранит всё: от великого,  радостного и смешного, до великого, трагического и грустного. Такова её величественная  роль и функция  в этом неостановимом потоке событий и фактов именуемом жизнью.

Как- то так:  то ли радостно, то ли грустно заканчиваю свой рассказ в рамках письма. А может  всё же - письма в рамках рассказа?

БОРИС НАПРЕЕВ - Карелия. Осень 2021 года.

Напреев Борис Дмитриевич — композитор, музыковед, педагог. Доктор искусствоведения (2005). Лауреат премии «Сампо» (2003). Заслуженный деятель искусств Республики Карелия (1995). Профессор (1994). Член Союза композиторов Российской Федерации с 1970 г.

Родился 7 апреля 1938 года в д. Клюкино Хиславического р-на Смоленской области.

В 1956 году поступил в Омское музыкальное училище (класс домры).

С 1959 г. по 1962 г. служил в Советской армии (артист ансамбля песни и пляски Забайкальского военного округа).

В 1962 г. закончил с отличием Читинское музыкальное училище как дирижер хора, в 1967 г. Новосибирскую консерваторию как композитор (класс А. Ф. Яковлева, Г. Н. Иванова), в 1974 г. — аспирантуру при Ленинградской консерватории (научный руководитель Ю. Г. Кон).

В 1976 г. защитил кандидатскую диссертацию на тему «К изучению процессов интонационного обновления советской музыки (на материале симфоний Н. Я. Мясковского, С. С. Прокофьева, Д. Д. Шостаковича)», в 2005 году защитил докторскую диссертацию «Оркестр и фуга: проблемы взаимодействия».

Педагогическая деятельность

С 1965 по 1967 гг. преподавал в музыкально-педагогическом училище г. Новосибирска.

С 1967 по 1970 гг. – в Хабаровском училище искусств.

С 1970  по 1977 гг. – старший преподаватель и заведующий кафедрой теории и истории музыки Хабаровского института культуры, с 1977 г. – доцент.

С 1977 г. преподает на кафедре теории музыки и композиции Петрозаводской государственной консерватории им. А. К. Глазунова. Ведет курсы полифонии на теоретико-композиторском, фортепианном, народном отделениях, гармонию на исполнительских курсах, инструментовку у музыковедов, специализацию у музыковедов и композиторов, участвует в чтении коллективного курса «Введение в музыкознание».

Занимается общественной работой, проводит концерты-встречи.