Эти зарисовки сделаны мною в 1980 году.

«ЖЕМЧУЖИНА, СВЕРКАЮЩАЯ ДНЕМ И НОЧЬЮ»

Столица Анголы – Луанда – гордость ее жителей. На побережье Атлантического океана с крутыми уступами и пляжами из белого песка вписаны четкие геометрические формы многоэтажных домов. Нарядна их облицовка, будто из самоцветов. То вспыхнет на ярком солнце малахитом, то сверкнет ониксом, то напомнит яшму.

Белые решетки, как кружева, украшают дома. Один узор не похож на другой.

Яркая зелень пальм, одновременно и синий, и изумрудный, и бирюзовый океан, жаркое солнце.

Закат – затухание гигантского костра. Раскаленное солнце на ярко-голубом небе быстро затягивается интенсивно-оранжевыми облаками. Чем дальше от солнца, тем они темнее, а под ними уже завоевывает горизонт серо-стальная вода. Но вот оранжевые облака стали пепельного цвета, только то там, то здесь пробегает красноватый отблеск. Прибой все больше отделяется от темной и тяжелой массы океана своим серебристо-белым свечением.

Непроглядной тропической ночью город и залив в гирляндах электрических огней.

«Жемчужина, сверкающая днем и ночью», - говорят о своей столице ангольцы.

«ОСТРОВ»

Длинный полуостров, напоминающий сверху высунутый язык, отгораживает Луанду от океана. Приют рыбаков, резчиков по слоновой кости и дереву. Подаренный природой огромный фешенебельный пляж.

Белый, тонкий песок. Волны неспешно накатываются на берег. Огненное солнце. Пустынные места. Один на один с природой: солнцем, воздухом, светом, водой.

Выдолбленные из цельного ствола закопченные пироги. Шалаш из сухих пальмовых листьев с нехитрым рыбацким инвентарем. Издали, с высокого берега, на котором расположена Луанда, плывет чуть слышный колокольный звон.

Местные жители называют этот полуостров «островом».

«ЛУННЫЙ ПЕЙЗАЖ»

На середине пути от Луанды к великой реке Кванзе стоит утес. Справа и слева от него каньоны, в которых свободная игра ветра и воды создала причудливые формы. Далеко вниз идут горные пики как трубы гигантского органа, поставленного природой на берегу океана. Дух захватывает от пустынности этих мест. Уступы и уступы без признаков жизни и следов человеческой деятельности.

Народная фантазия нарекла эти места «лунным пейзажем».

В МУЗЕЕ ВООРУЖЕННЫХ СИЛ

Колониальный форт высоко вознесся над городом. Все окрестности видны как на ладони с его стен. На западе – Атлантический океан и на его голубом фоне как на японской гравюре четко вырисовывается далекий полуостров со светящимся песком, кажущимися отсюда маленькими зелеными пальмами и декоративными, словно игрушечными, хижинами. На севере – далеко внизу начинается набережная, подковой опоясывающая бухту. На юге – крепостные ворота ведут в город.

Форт построен в XVII веке голландцами. Аккуратно выбеленные стены, вымощенная брусчаткой мостовая, не крепость, а чистая, опрятная ферма.

Теперь здесь музей вооруженных сил. В живописном порядке, как трофеи, расположились экспонаты. И скульптуры католических святых, с которыми португальцы завоевывали эти берега, и остатки материальной культуры древних народов, населявших Анголу, и оружие всех времен.

Как военнопленные стоят во дворике скульптуры, свезенные со всего города. Помпезные сооружения времен Салазара соседствуют с изящным изображением в камне Камоэнса. Поверженные лежат каменные головы «белокурых бестий», некогда гордо взиравших на африканцев с высоты постаментов.

НА ПЛОЩАДИ КИНАШИША

Зажата кубами билдингов центральная площадь Луанды – Кинашиша. Забита людьми. Из величественного центрального рынка, который один африканский журналист принял за президентский дворец, туда и сюда снуют люди. Поток машин обтекает стоящий в центре площади броневик, поднятый на высокий постамент.

Тротуары Кинашиши – лавочки для пассажиров, ожидающих рейсовые автобусы. Вот уже давно сидит на пыльных плитах группа женщин, одетых в яркие ткани. Безмолвно взирают они на ноги прохожих, на колеса мчащихся по мостовой автомобилей. Рядом школьники, положив на асфальт учебники, соревнуются в искусстве чтения. Акация, загнанная в бетонные круги, дает скудную тень.

Тротуары Кинашиши – место работы чистильщиков обуви. Это мальчишки, которым не говорят; «Веди себя прилично!», «Будь опрятен!», «Не переходи улицу без папы и мамы!» Они горды своей независимостью. Сверкая белозубой улыбкой, ловко орудуя щетками, они небрежно бросают: «Подходит крем, прихожанин?»

Обслужив очередного клиента и передвинувшись в убегающую тень, мальчишка философствует:

«Возвращаюсь домой поздно. Хорошо идти ночью одному! Мы умеем шутить и наслаждаться жизнью лучше, чем многие дети, которых опекают и заваливают дорогими игрушками. А мы можем позаботиться о себе лучше, чем многие взрослые!»

ПРОГУЛКА ПО «МУСЕКЕШ»

Ангольский друг пригласил меня в гости. Целый день мы были вместе, сначала на пляже, потом сидели у меня дома и были уже хороши. Мой друг даже среди жителей Анголы кажется очень черным. Кожа у него иссиня-черная, как французский бархат. Он пригласил меня в гости и весь напрягся: пойду ли я в «мусекеш» - предместья, где живут коренные жители.

Вечер в тропиках короток как наслаждение. Мы идем мимо тесно прижавшихся друг к другу строений, очень похожих на большие деревянные ящики. Темные проемы окон и дверей малы для людей. Вокруг домиков – вечерняя суета. Темные силуэты жителей, возвращающихся с работы. Осторожно пробираются легковые автомобили. Олицетворение прогресса ХХ века рядом с жилищами типа бочки Диогена.

Жизнь во всем своем разнообразии. В одном доме танцы. Женщин не видно, танцуют только мужчины. На небольшом пятачке между домиками теснится много народу. Пьют и поминают недавно умершего родственника. Подальше мощная, грудастая женщина с выдающимися далеко назад ляжками теснит худенькую старушку в черном пиджаке. Оказывается, старушка – местная колдунья, знахарка, в общем «кимбанда», сделала неудачный аборт родственнице напористой женщины. Совершается акт ее публичного развенчивания.

А вот одинокий мечтатель. Мальчишка пристроился у забора и в тишине наступающего вечера наслаждается ритмическими звуками, которые извлекает из консервных банок.

Но между тем уже пришла быстрая тропическая ночь. «Пойдем по тропинкам, по которым ходит народ», - говорит мой спутник. Сворачиваем с улицы на какие-то просветы между домами, где едва могут разойтись два человека. Прохожие почти неотличимы от окружающей темноты.

Наконец, дом приятеля. Я понял, почему, приглашая меня, он чувствовал стеснение. Тонкие деревянные стены ни белены, ни крашены. Странное впечатление в этих стенах производят холодильник «Филипс», телевизор, стиральная машина.

«Ночью здесь сыро и холодно, - говорит хозяин, - а днем жарко, ведь дом накрыт листами жести».

Несмотря на поздний час и неожиданное наше появление, нас принимают сердечно. Жена и теща приятеля усаживают нас за стол и откуда-то вытаскивают бутылку дорогого виски. Моему другу не терпится похвалиться передо мной своей дочерью. Маленькую заспанную девочку выносят на свет. Она изо всех сил пытается раскрыть свои черненькие глазки, но это ей никак не удается. Мне дают ее на руки, она доверчиво тянется к теплому телу и моментально засыпает.

Нас то и дело беспокоят другие обитатели хижины. Вот пробежал поперек стены совершенно гигантский таракан. Вдруг с потолка промчалась по стене крыса и забежала куда-то за холодильник. Я, наконец, сообразил, что за возня слышится на крыше.

Обратный путь по «тропинкам народа». Почти у выхода из «мусекеш» сталкиваемся с двумя юношами, стоящими у одного из немногочисленных уличных фонарей. На них белые рубашки, черные выутюженные брюки. Дружески приветствуют нас, с улыбкой жмут руки. Когда отходим от них, мой друг говорит:

«Это – местные бандиты. Если бы ты был здесь один, то не ушел бы отсюда живым. Но ты со мной, а они меня хорошо знают. Я здесь родился и вырос!»

ЖЕНЩИНА, У КОТОРОЙ НА ГОЛОВЕ ТЕЛЕВИЗОР

На центральной улице Луанды мимо ультрасовременных строений идет женщина. Ее стройный стан туго обтянут куском ярко-зеленой ткани. Таз сильно выдается назад. При каждом шаге рельефно выступают мышцы.

На грациозной головке – куб телевизора. Игра ягодиц и неподвижная громада телевизора с экраном как омертвевший глаз.

Впереди, дымя сигаретой, идет муж. Сзади, размахивая руками, оживленно беседуют два сына-подростка.

Им встречаются, их обгоняют другие женщины. На их головах - большие полиэтиленовые мешки, хозяйственные сумки, ящики из-под сигарет, наполненные продуктами.

Женщины идут домой с продовольственными и промышленными товарами.

УБОРЩИЦА

Не домыла лестницу и до середины, как за спиной зашевелился, завозился ребенок. Стал тыкаться ей в спину, просить есть. Вытащила его из тряпки, в которой он обычно подвязан. Села на еще не вымытую ступеньку, поднесла ребенка к груди цвета черного дерева. Малыш присосался и закрыл глаза от удовольствия.

Рядом текут струйки воды. Идут вверх и вниз люди. На лестничную площадку выходит жилец-иностранец с ведром мусора. Она показывает ему жестом, чтобы он высыпал мусор в ее корзину.

Сейчас покормит ребенка, домоет лестницу и спустится во двор. Там усядется на теплые плиты тротуара, не торопясь, переберет мусор, может быть, найдет что-то для себя. Потом пообедает и сладко уснет на земле в тени дома.

СПОР

«У меня будет только двое детей», - говорит губастая девушка, армейский политкомиссар окружающим ее тесным кольцом мужчинам.

Они сдерживаются, но неприязнь так и сверкает в их черных больших глазах.

Молодой, горячий юноша первым начинает наступление. Он категорично заявляет:

«Наши женщины должны иметь много детей! Нас, ангольцев, всего шесть миллионов».

Его поддерживает ветеран освободительной войны. Он ссылается на личный пример:

«У меня сейчас пятеро детей, но я еще их буду делать! Нам, ангольцам, надо иметь много детей! Столько наших людей убито во время войны!»

Третий, также из старой партизанской гвардии, примирительно добавляет:

«У меня восемь детей. Я понимаю, что наши женщины жертвуют собой. Но у нас сейчас столько земли пустует!»

Вечером, склонившись над листом бумаги, девятнадцатилетняя девочка, армейский политкомиссар, заочно продолжая спор, пишет:

«Следует обратить внимание на то обстоятельство, что в результате революции женщина получила вдвое большую нагрузку, чем имела раньше. Помимо того, что она – мать, сестра и жена, она еще должна быть и руководящим работником, и профсоюзным деятелем, и членом партии, еще должна работать и учиться».

Девушка задумывается. Затем тонкая рука выводит: «все члены семьи должны помогать женщине, чтобы облегчить ей груз забот».

Прекращает писать, долго размышляет, и из-под ее пера вырываются яростные строки:

«Почему до сих пор существует дискриминация женщин? Это – идиотизм!»

«ДОБРЫЙ ДЕНЬ, ТОВАРИЩ!»

Они приветствуют меня все вместе, дети ангольского рабочего, живущего этажом выше. Все восемь, даже самый маленький, который сидит за спиной у старшего брата. Растянулись цепочкой по лестнице, несут драгоценную воду на четвертый этаж, куда она не доходит. Кто тащит на голове полиэтиленовое ведро, кто двумя руками обхватил налитую до краев шайку, из которой хлюпает вода. Трехлетний карапуз несет бутылку. Сначала на крохотных ручках и ножках взберется на ступеньку, затем, напрягаясь всем телом, переставляет бутылку. Так начинается у моих маленьких соседей утро.

Жаркий день. Детишки спрятались в тень. Положили на пыльную землю учебники, готовятся к завтрашним урокам. Школа – большой деревянный барак, стоящий напротив дома. Стены школы когда-то были окрашены синей краской, теперь облупились, в окна без стекол и жалюзи свободно проникает пыль от проходящих вереницей машин.

Время ближе к вечеру. Солнце уже не жжет. Подхожу к своим соседям.

- Добрый вечер, Тинито. Чем занимаешься?

- Делаю крысоловку. В нашей зоне много крыс.

- Думаешь, что в твою крысоловку попадутся крысы?

- Конечно. Смотрите, когда крыса начнет грызть вот такую приманку, крысоловка вот так захлопнется, и крыса поймана!

- Может быть, проще их отравить?

- Что вы! Они съедают отраву и не умирают, их можно уничтожить только с помощью этой крысоловки!

• Ты – молодец! Помогаешь родителям.

• Да разве я один? Все мы – инженеры! Не только учимся, но и работаем. Вот Ким делает тележку, чтобы возить в ней банки с водой. Есть механики, слесаря, художники. А один мальчик делает броневик, чтобы убивать южноафриканцев!

СТОЙКОСТЬ

Маленькая девочка лет пяти сидит вечером за столом на торжественном ужине. Папе не с кем оставить ее дома. Большими грустными черными глазками она рассматривает сидящих рядом с ней взрослых, слушает ораторов, как все взрослые в такт и своевременно хлопает в ладошки, когда нужно поприветствовать оратора или поддержать поющих.

Много веселья и шума. Девочка устала, и начала украдкой всхлипывать, вытирая глазки краем своего крошечного платьица. Чтобы папа не увидел.

СИЛА ЖИЗНИ

В небольшом узком переулке играют дети. Как чертики скачут по асфальту, подбрасывают и ловко ловят тряпичный мячик. Стремглав несутся кучей то в одну, то в другую сторону. Такими хрупкими кажутся их тела на фоне гладкого укатанного асфальта и больших рифленых каменных плит тротуара. Если, не дай Бог, упадут, в кровь расцарапают руки и ноги, да и вдобавок, что-нибудь сломают. Но ничего пока не случается – детишки как резиновые упруго отскакивают от каменных поверхностей.

Среди них мальчик, лет шести, больной полиомиелитом. Одна нога у него высохла и навсегда согнута в коленке, так что передвигается он на руках и одной ноге. Как большой океанский краб, боком быстро перемещается в гурьбе мальчишек. Где-то внизу у их ног мелькают его зубы, раздается его острый крик. Мячик достается ему редко, но все-таки достается. С нечеловеческой ловкостью он опережает других, подпрыгивает и удерживается на какой-то миг на одной ноге.

С мячиком в руке, у мальчишки очень счастливый вид.

«БЛАЖЕННЫЕ»

Местные жители называют их «блаженными».

Как птицы небесные, как городские воробьи, питаются они отбросами города.

Они роются в мусорных ящиках, покрытых грязно-бурыми потоками разлагающейся слизи, пожирают отвратительные, дурно пахнущие остатки еды, быстро портящиеся на жарком тропическом солнце. Наверно, Всевышний заботится о них, если они продолжают жить.

Их дом везде. Старый, седой анголец уселся рядом с памятником на центральной площади Кинашиша. Разжег костер и перебирает содержимое своего полиэтиленового мешка: ему кажется, что он пересчитывает свои несметные сокровища.

Другой «блаженный» - белый; лег у входа в фешенебельный отель и спит. Голова его покоится на цветастой соломенной шляпе с широкими полями, накрыт он плащом-накидкой. Сон его крепок. Его не беспокоят ни тормозящие рядом автомобили, ни шум города.

Еще один, стоя на тротуаре, воображает себя регулировщиком уличного движения. На голове его сверкает металлическая кастрюля, глаза закрыты очками для электросварки, он – в высоких резиновых сапогах, в руках держит серп и телефонную трубку. Время от времени трубку прикладывает к уху и что-то говорит.

Придет ночь, они насобирают старых газет, тряпок, постелят себе где-нибудь рядом со свалкой и заснут. И крышей им будет небо.

«СТИЛЯГИ»

На них невозможно не обратить внимания. Под палящим солнцем они идут по улицам Луанды в наших русских треухах. Иногда наряд дополняет наш плотный плащ, а в руках – большой зонт.

Видно, что им жарко, пот блестит на солнце.

Мой ангольский друг добродушно объясняет:

«Им хочется показать, что они побыли за границей».

МОТОЦИКЛИСТЫ

Группа подростков мчится на новых японских мотоциклах вдоль пляжа. Блеск хромированных деталей слепит глаза. Селекторы сняты: стоит такой рев, как будто на посадку идут сразу несколько самолетов.

Идет не на жизнь, а на смерть состязание в каскадерстве. Один просто поднял ноги вверх, другой положил их на руль, третий лег животом на седло и делает «ласточку».

Конец состязанию кладет легко вычисляемый случай: один переворачивается и вместе с мотоциклом шлепается на землю. Друзья резко тормозят. Двое из них хватают пострадавшего на руки, тащат к воде и окунают. Он удивительно быстро приходит в себя, смывает кровь с лица, и вот уже компания мчится в обратном направлении.

Теперь они дождутся ночи, когда последние влюбленные будут возвращаться по домам, а по городу наступит комендантский час. И тогда, разрывая ночную тишину, помчатся по «мусекеш» с громоподобным шумом и ярко зажженными фарами. «Золотая молодежь» предместий будет эпатировать обывателя.

В КИНОТЕАТРЕ «НГОЛА»

Кинотеатр «Нгола» - в самом сердце «мусекеш». Как Бастилию штурмуют его сейчас многочисленные обитатели предместий. Идет «Черная звезда» - американский супербоевик десятилетней давности.

Чтобы попасть в кинотеатр, надо пройти два серьезных испытания. Первое – взять билет. У кассы сплетение человеческих тел, как вокруг мяча в регби. Новые и новые подростки снимают рубахи, остаются в одних портках и как штопор врезаются в эту кучу. Шум, запах пота, треск разрываемой одежды.

Кто побогаче, может купить билет за соответствующую цену у снующих около кинотеатра «жучков». Но его не минет испытание у входа.

Там желающие попасть на сеанс без билета образовали плотную массу, которая напирает на стоящих у входа полицейских. Утомившись отталкивать эту толпу, они начинают отбиваться резиновыми дубинками. Стена человеческих тел лишь чуть-чуть подается назад, и вот уже снова атакует вход. Какой-то смельчак, ухватившись за верхнюю перекладину дверей, пытается перепрыгнуть через головы полицейских. Его выталкивают, и он ложится на головы входящих. Несколько мгновений он висит на головах, его толкают туда-сюда, затем толпа проносит его внутрь, как знамя.

Наверно, он больше всех будет радоваться фильму, громче всех комментировать происходящее на экране, хлопать в ладоши и выйдет после окончания сеанса самым счастливым человеком.

ТРАУРНЫЙ ТАНЕЦ

Вчера вечером ей сообщили о смерти мужа. Сегодня утром она огласила душераздирающим криком двор больницы, похожий на узкий колодец. Как бритвой, полоснула по нервам больных, столпившихся у окон.

Маленькая, сухонькая, с ребенком за спиной. Как индийская танцовщица согнула ноги в коленках, в руках держит небольшую дудочку. Медленно движется по кругу, отбивая такт босыми ногами и дуя в дудочку. И каждый раз какую-то серию движений завершает острый стон.

Потом пошла домой, оповещая криками весь квартал о своей беде. И все ей нипочем. Вышла на проезжую часть улицы, как раз на середину. Ребенок у нее за спиной, она медленно вращается по кругу, отбивая такт босыми ногами, дует в дудочку. Со скрежетом тормозят огромные грузовики, шустрые такси, а потом медленно объезжают ее. Все понимают: у человека горе.

РАЗНЫЕ ВЗГЛЯДЫ

Опять упало давление в водопроводной сети, и к нам на третий этаж перестала поступать вода. Ни чаю попить, ни в туалет сходить. Приходится с полиэтиленовым баком делать несколько ходок во двор к трубе, из которой обычно поливают газоны.

Там уже очередь из «мусекеш». Кто с чем: кто с таким же баком, как у меня, кто с полиэтиленовым ведром, кто с большими и малыми бутылками. Рядом с трубой большая лужа. Пока набираешь воду, стоишь в воде. Ну, ничего, греет теплое солнце, и приятно.

Набрал воду, и так радостно смотреть на нее, осветленную солнечными лучами. Понес как дочь родную. Но, как ни стараюсь, драгоценная влага все-таки выливается на мои ноги и руки: полиэтиленовый бак – неустойчивая конструкция.

Навстречу идет ангольская женщина. Видя мои муки, она останавливается и предлагает свою помощь: чтобы я поставил бак с водой на ее голову.

Можете себе представить: посудина этак литров на пятнадцать, я ее с трудом тащу в руках, а эта женщина собирается нести такую тяжесть на голове.

Как можно вежливее отказываюсь от ее услуги, говоря, что в нашей стране тяжести носят мужчины.

Она с недоумением смотрит на меня, потом спокойно объясняет:

«Я – из «мусекеш». У нас, если мужчина сам несет такую тяжесть и не отдает ее женщине, то его не уважают!»

НОЧНОЕ КУПАНИЕ В ОКЕАНЕ

Небо и океан слились и образовали сплошной мрак. Только белая линия прибоя смутно обозначает океанскую волну. Несколько шагов по песку, и с душевным трепетом, сжавшись в комок, вступаешь в воду. И сразу окружили ноги веселые белые пузырики, подобные тем, которые образуются у прозрачных стенок хрустального бокала, когда в него наливаешь минеральную воду. Погружаешься потихоньку в глубину, и видишь уже вокруг всего тела фосфорисцирующий контур. Плывешь, а вслед за тобой, как шампанское, закипает след.

При каждом накате волны небо качается как гигантская темная люстра, расцвеченная небольшими светлыми точками.

Вспоминается почему-то детство, таинственный мрак темной комнаты, волшебные сказки. Жутко и приятно.

И, как к волшебной сказке, тянет опять к ночному океану.

ПОЕЗДКА ЗА КОКОСОВЫМИ ОРЕХАМИ

Еще раннее утро, а жаркий сухой воздух заполнил всю саванну. Чертыхаясь, мы вот уже целый час толкаем вперед наш уазик, который глубоко увяз в песок на пыльной проселочной дороге. Нам уже все кажется одинакового, серого цвета: и песок, и жесткая сухая трава, которая однообразно тянется к горизонту, и далекие баобабы.

У нас нет ни домкрата, ни ломика. Кругом – ни бревна, ни палки. Собираем плоские камни, напоминающие крупную морскую гальку. Поднатужились, приподняли машину, подложили камни под одно колесо, снова поднатужились, приподняли машину, подложили камни под другое колесо, и так четыре раза. Потом «эй, ухнем» - «уазик» проезжает с нашей помощью полметра, и опять увязаем в песке.

Жарища, пить хочется. Кажется, этой песчаной яме не будет конца. Но все-таки одолели. Вытолкнули машину на твердый покров и покатили до пальмовой рощи.

А там – ни души. Так тихо, что слышно, как от жары чуть-чуть потрескивают высохшие литья пальм, которые как плети свисают до самого низа. А над ними уже выросли новые, сочные, зеленые листья, и зреют большие темно-желтые, похожие на огромные желуди, кокосовые орехи.

Строим живые пирамиды, чтобы подобраться к орехам поближе. Тот, что наверху, держась за ствол, старательно рубит острой катаной у основания ореха. Дело непростое, рубить неудобно, того и гляди, загремишь вместе с катаной вниз. Да и орех, если попадет кому-нибудь по голове, не погладит.

Совсем невмоготу, так пить хочется.

Открываем той же катаной кокосовые орехи, все жадно пьют теплое сладковатое кокосовое молочко. Нам оно кажется сказочной «живой водой». И жажду утоляет, и усталость, как рукой, снимает. И пьешь – не напиваешься.

Я вспомнил, как однажды на родине пил вместе с моим хорошим другом такой же тепловатый и сладковатый березовый сок. Мы сидели у высоких берез на пригорке, который в ту пору половодья окружила вода. Весеннее солнце припекало, оно пригрело березки, бурую прошлогоднюю траву. Было так же тихо, только едва-едва шумело течение.

Набрали орехов, медлим, жалко расставаться с этим местом. Смотрим, как струится знойный воздух на фоне изумрудной зелени и ярко-голубого неба, слушаем шорох травы, сухих листьев, далекий стрекот цикад. Хорошо!

«ИМПЕРИАЛИЗМ ЧЕСТОЛЮБИВ. ИМПЕРИАЛИЗМ АГРЕССИВЕН»

Они целиком отдаются пению. В напряжении каждая мышца их тела. Они умоляюще смотрят друг на друга и на дирижера, чтобы никто не сфальшивил, не испортил радость слушания и исполнения мелодии.

Поют жители южных провинций. Высокие и низкие голоса творят удивительные музыкальные узоры. Стихия пения, не менее могучая и захватывающая, чем расстилающийся перед глазами безбрежный океан. Она захватила и слушающих, и поющих, и не в состоянии остановиться, как не может человек, стоя на берегу океана, сразу насладиться лавиной цвета, света и звуков.

Неистовство музыки не дает поначалу вслушаться в слова. О чем же эта проникновенная мелодия? Ухо начинает улавливать отдельные строфы. Вот пение поднимается как рокот океанской волны:

«Империализм честолюбив, империализм агрессивен…»

Молодые ангольцы поют политическую песню.

ВСТРЕЧА

У нас кончился бензин. И хорошо, что это произошло напротив стоянки городских автобусов. Мы подкатили к ней вручную нашу машину и обратились с просьбой о помощи к ее заведующему. Нельзя было не обратить внимания на его внешность. Среднего роста, он казался выше, так как был очень строен. Тонкие черты лица, гибкая фигура, длинные ноги. Его левую руку украшал миниатюрный серебряный браслет. На тонком длинно пальце матово блестел перстень.

«Я всегда помогаю в беде, - сказал он без всякой рисовки. – Бензина на стоянке сейчас нет, но я вам отолью из бензобака моей машины».

И, несмотря на то, что был одет в нерабочий, нарядный темно-коричневый, со вкусом сшитый костюм, сам подошел к «фольксвагену», вставил узкую медную трубочку одним концом в бензобак своей машины, другим концом в пластмассовый бачок, который мы ему дали. Бензин стал медленно сочиться мелкими каплями.

В этот момент на стоянке было мало автобусов. Несколько рабочих в красных пластмассовых касках, сидя на перевернутых ящиках, вели неспешный разговор. Один рабочий мыл из шланга автобус, и вода фонтаном с шумом обрушивалась на площадку.

Некоторое время мы стояли молча, потом слово за слово завязался разговор. Наш собеседник говорил спокойно, с чувством собственного достоинства, внимательно глядя нам в глаза.

Он рассказал, что вырос в деревне, еще при португальцах пришел в Луанду. Работал шофером, три года учился на архитектурном факультете.

«Я бы хотел поехать учиться в Италию, - с грустью сказал он. – Знаете почему? Там лучшие строители. Но я старший в семье, мне пришлось работать, чтобы помогать младшим братьям».

Мы предложили после работы зайти к нам в гости, побеседовать за бутылочкой винца.

«Я не пью, - ответил нам новый знакомый. – Поэтому у меня не так много друзей. Ведь дружба всегда укрепляется с помощью стакана. Я предпочитаю в свободное время сидеть дома, слушать музыку, читать книги».

Здесь нашу беседу прервали. Подошел рабочий, отозвал нашего собеседника в сторону и о чем-то стал спрашивать. Тот внимательно выслушал его, потом, улыбнувшись, дал указание. Рабочий тоже улыбнулся, и с видимой охотой отправился исполнять поручение.

Мы продолжали прерванный разговор и перескочили на большую политику.

«У меня свои отношения с политикой, - рассмеялся наш собеседник. – В свое время меня заставили служить в португальской армии. Знаете, как набирали в нее? Ловили ребят у кинотеатров. Так и меня поймали. Дали нам деревянные штыки, заставили ими колоть чучела и, в общем, заниматься всякой ерундой. Мне это надоело, я снял с себя униформу, переоделся в гражданское платье. Меня сержант спрашивает: «Ты куда?» «В отпуск!» - отвечаю. С тех пор он меня больше не видел».

Мы от души расхохотались. Наш новый знакомый рассказал еще несколько смешных эпизодов из своей армейской жизни. Затем незаметно мы вернулись к серьезным сюжетам. Спросили, что он делал после завоевания независимости.

«Разгружал корабли с оружием во время второй освободительной войны. Трудно было. По три дня не ели. Сейчас тоже приходится много работать. Перерабатываем каждый день по два-три часа, да еще красные субботы».

Разговор опять был прерван. Подошел автобус, который надо было осмотреть шефу самому. Мы взглянули на бачок и увидели, что он почти до краев наполнен розоватым, остро пахнущим бензином. Наш собеседник помог перелить его в наш бензобак.

Расставаясь, он сказал:

«Для меня все люди равны. Цвет кожи, национальность не имеют никакого значения».

Наш «уазик» стал медленно выруливать на городскую магистраль. Новый знакомый, все рабочие по-дружески махали нам руками. Затем повернулись к автобусу и занялись своим привычным делом.

ПОДЪЕМ НАЦИОНАЛЬНОГО ФЛАГА

Обычное движение на улице замерло. Прохожие останавливались и поворачивались лицом к школе – небольшому двухэтажному зданию, находившемуся в центральной части улицы. Тормозили машины, из них выходили водители и неподвижно застывали на месте.

В школе под звуки национального гимна медленно поднимался черно-красный-желтый флаг Анголы. Детские голоса дрожали, торжественность минуты была написана на черных, смуглых, белых лицах.

Мне припомнилось, как во время посадки самолета в Луандском аэропорту вот так же дрожал голос моего соседа ангольца, когда он непрерывно произносил «Ангола!», «Ангола!» и указывал мне в иллюминаторе на голубой и коричневый кусок африканского континента, в котором располагалась его родина. Я понимал, что этот анголец приглашал меня разделить с ним радость от свидания с его страной, которая совсем недавно стала независимой.

Поистине, особенные люди те, кто посещает мир в его минуты роковые!