| Главная » Файлы » Мои файлы |
| [ · Скачать удаленно (47.6 MB) ] | 25.10.2015, 21:30 |
Claparede Helene - Geneve, 1944, s. 70. Язык книги - французский.
Из воспоминаний ЕЛЕНЫ КЛАПАРЕД о посещении Ясной ПОЛЯНЫ.
Книга «Воспоминаний» Елены Клапаред вышла в Женеве в 1944 г. Елена Африкановна — дочь философа А. А. Шпира. Летом 1897 г. она вместе с мужем Эдуардом Клапаредом приехала в Россию и посетила Толстого в Ясной Поляне. В 1896 г. она послала Толсгому сочинения своего отца. В письме от 1 мая 1896 г. Толстой благодарил Е. Клапаред за присланные книги. В своих «Воспоминаниях» Клапаред пишет о встречах с знаменитыми писателями. В вводном слове автор отмечает, что первый рассказ «День у Льва Толстого» был впервые опубликован в Пари- же а 1928 г. Этот рассказ был напечатан в журнале «Новый мир» ((Le Monde Nouveau) вместе с письмом-автографом Толстого к Елене Клапаред. Рассказ «День у Льва Толстого» начинается с сообщения, что в Москву Клапаред приехала со своим мужем — женевским профессором по психологии, который был приглашен на Международный конгресс врачей, состоявшийся в августе 1897 г. в Москве. «Мы намеревались.- пишет автор,—после конгресса посетить юг России — Украину, побывать в имении и доме моего отца; проездом остановиться в Туле и оттуда отправиться в Ясную Поляну, в знаменитое имение Льва Толстого. Я ему написала из Москвы, заблаговременно сообщив время нашего приезда и спрашивая, не обеспокоим ли мы его своим посещением. И хотя ответа и не последовало, мы не отказались от мысли воспользоваться этой единственной предоставлявшейся для нас возможностью увидеть Толстого...» Елена Клапаред с мужем приехали к Толстому, и велика была их радость, когда они встретились с великим писателем. «Он вышел навстречу нам, устремил на меня свой ясный взгляд, сияющий добротой, порывисто взял мои руки и горячо их пожал, как старому другу, что меня тронуло до глубины души. Мы сразу себя почувствовали, как в своей семье. Все расположились на веранде вокруг традиционного самовара и стали оживленно беседовать. Вскоре появилась графиня Толстая, очень любезная и внимательная к нам, как и ее старшая дочь Татьяна, впоследствии мадам Сухотина. Казалось, все нас знали и ожидали нашего приезда. Все это нам казалось странным Я выразила свое недоумение, считая, что мое письмо затерялось. Лев Толстой, напротив. заверил меня, что он сразу мне ответил. Он поручил отвести письмо по нашему адресу учителю своего младшего сына, который отправился в Москву. Толстой пересказал содержание письма: он очень радовался увидеть дочь Шпира; многие участники конгресса хотели его посетить, но он им отказал из-за болезни одной из своих дочерей, за исключением для Ломброзо и для нас. Он также мне описал симптомы болезни, чтобы я не боялась заразиться тифом...». Елена Клапаред сожалеет об утрате драгоценного для нее письма Толстого и одновременно считает, что, получив письмо, вряд ли они с мужем рискнули поехать к Толстому и лишились бы этого незабвенного дня, проведенного с Толстым Затем автор описывает поездку в старой повозке к реке Воронке, очарование леса, веселое купанье. «По возвращении звон колокола созвал всех на обед. Графиня усадила моего мужа и меня рядом с собой за большой, безукоризненно сервированный стол. Затем ловкий слуга подал нам разнообразные и питательные блюда, в то время как за маленьким столом Толстой с одной из своих дочерей, разделявшей его вегетарианские вкусы, ограничился кушаньем из шампиньонов. Мне было не по себе при виде этого разительного контраста, за которым скрывалось более глубокое разногласие между взглядами Толстого и его жены. Я ощутила нравственные мучения Толстого, терзавшие его ежедневно...» Затем мемуаристка подробно говорит о Софье Андреевне, с которой она провела послеобеденное время, воспроизводит ее слова, пишет об осмотре комнат яснополянского дома.
«Только в конце второй половины дня Лев Николаевич смог побеседовать наедине со мной и расспросить меня о моем отце. Я не знала тогда о том, какое глубокое впечатление произвели сочинения моего отца на Толстого. Я испытывала глубокую радость, окрашенную налетом грусти, рассказывая Толстому о моем отце. Мы медленно ходили в тени и покое аллеи вековых деревьев, свидетелей многих памятных встреч. Та, в которой я участвовала в этот день, имела совершенно особый характер. Было бесконечно трогательно видеть, как прославленный старец, к которому издалека приезжали знаменитости, как великий писатель Лев Толстой, всеми уважаемый и всемирно известный, стушевывался перед памятью человека, тогда еще малоизвестного, но в котором с первого взгляда Толстой распознал талант. Как мне было радостно слышать, как Толстой настойчиво повторял: «О, говорите мне еще о вашем отце». Увы! Час отъезда слишком скоро прервал это трогательное общение, которое останется одним из самых драгоценных воспоминаний моей жизни». В конце рассказа воспроизведено факсимиле письма Толстого к Елене Клапаред, написанного им 1 мая 1896 года.
Публикация И.Б. Овчинниковой (Москва). //Толстовский сборник №5 за 1975, с. 297-299.
ДЕНЬ, проведенный у ТОЛСТОГО
Эд. Клапаред
________________________________________ (Газета «Смен литерер». 1897, 8 ноября)  В Москве только что закончился съезд медиков. Пышные празднества, увенчавшие собою дни напряженного труда, завершились, пора было возвращаться на родину. Каждый выбирал путь по своему вкусу — через Финляндию, Кавказ или Константинополь. Что же касается наших планов, они были и скромнее, и дерзновеннее: причины личного свойства побуждали нас к встрече с графом Львом Толстым; нам было хорошо известно, что он высоко ценит человека, память о котором дорога моей спутнице [Елене Клапаред-Спир - память об отце Африкане Александровиче Спире (Шпире) - А. Ч.], и мы сочли своим долгом навестить Толстого и побеседовать с ним. Мы отправились в Ясную Поляну не из любопытства, но по зову сердца{...}.
Лакей спешит в дом предупредить хозяина о нашем прибытии. Толстой теперь не ходит за плугом — уже несколько лет, как он, по настоянию врача, оставил тяжелую работу в поле. Писатель вышел из кабинета, приблизился и приветствовал нас, сердечно протянув нам обе руки. Одет он был очень просто: в серую домотканую блузу, перетянутую черным кожаным поясом, темные брюки и низкие башмаки. Приметы внешности Толстого — чисто русские, типичные; лицо его обрамлено длинной седой бородой, из-под густых бровей сияют голубовато-серые живые глаза, высокий лоб выдает в нем мыслителя. Роста Толстой среднего, сложен весьма пропорционально, осанка у него прекрасная, голова посажена плотно, плечи широки. Волосы его едва тронула седина, и, хотя философу из Ясной Поляны уже 69 лет, своей юношеской бодростью он словно бросает вызов времени. Обменявшись любезными приветствиями, мы все поднимаемся на широкую деревянную галерею, которая служит одновременно верандой и столовой: на столе дымится самовар, напоминая, что мы действительно в России,— немудрено и забыть об этом, ведь в нынешнем году стоит такая жара. Граф указывает нам наши места и предлагает угощаться. Но вот и госпожа Толстая со старшей дочерью. Они слегка удивлены при виде двух незнакомых людей, которые сидят на их местах и пьют чай из их чашек... Вскоре все разъясняется, мы тут же знакомимся. Русские обладают невиданным даром гостеприимства. Едва ступив на порог, уже чувствуешь себя как дома: они умеют ободрить и обласкать гостя, не теряя при этом естественности и простоты. У них нет места затверженным оборотам светской речи, ужимкам и жеманству; нет и сдержанности, обязательной у других народов в общении с малознакомыми людьми: каждый безгранично рад принять незнакомца, которого привело в его дом Провидение. Семья Толстых ведет в Ясной самое здоровое и мирное существование, какое только можно вообразить; вдали от городов, от шума света она безмятежно наслаждается очарованием жизни, окружив обожаемого всеми отца, который своим примером указывает путь к счастью. Труд объединяет членов семьи, и каждый вносит свою лепту в общее дело, творя добро. Госпожа Толстая — высокообразованная женщина; у нее хватает сил и энергии следить за благосостоянием семейства, к тому же она обладает невероятным тактом и умом — их требует от нее оригинальность мужа; вполне понятно, что дочери, особенно старшая, почитают литературные труды отца и готовы отдать все свободные часы в его распоряжение. Кажется, девизом ежедневных дел стало изречение «В здоровом теле - здоровый дух»; впрочем, физические упражнения нисколько не мешают занятиям духовным. Граф встает очень рано и все утро проводит в кабинете. Затем прерывает работу и, как обычно (делает он это регулярно, с весны и до поздней осени), отправляется в «паломничество» к речушке, которая течет невдалеке, за большим лесом, огибая пышный зеленый луг, где пасутся коровы. Домишко, крытый соломой, представляет собою купальню, дно тут глубокое, и нет лучше места для упражнений в плавании... Остальные члены семьи, в свою очередь, тоже добираются до речки, но если граф всегда идет пешком (дорога туда и обратно занимает около часа), то его жена и дочери нередко берут особый деревенский «экипаж» — его теперь не увидишь нигде, кроме русской провинции. В нем лишь одна продольная скамейка без спинки, пассажиры усаживаются спиной друг к другу, свесив ноги по обе стороны. Чтобы сохранить равновесие, нужно иметь привычку к такой езде, да и лошади без дороги то и дело спотыкаются. В два часа звонят к обеду, и все собираются на галерее. За стол, кроме нас, садится еще человек десять, в том числе уроженка кантона Во и немка — гувернантки младших детей. Толстой, что редко бывает с людьми, посвятившими жизнь защите своих идей, удивительно терпим. Если к себе он строг, склонен даже к стоицизму, то к другим весьма снисходителен: это проявляется как в мелочах, так и в серьезных вопросах. Он убежденный вегетарианец, но вовсе не принуждает домашних обходиться без мяса: пока он делит со старшей дочерью, своей верной последовательницей, блюдо жареных грибов, мы, недостойные, поглощаем сочное жаркое... Более того— на столе бутылка красного вина! Вероятно, вино подали просто из уважения к нам. ибо никто из членов семьи и домочадцев к бутылке не прикоснулся: среди многочисленных графинов с водой и квасом она явно выглядела лишней. Граф интересуется всем, пристально следя из своего уединения за событиями в Европе: ничто не ускользает от его взгляда, и он бережно хранит в памяти все новости, словно редкие документы. Уже очень давно отшельник из Ясной никуда не выезжал, но прекрасно помнит, как посетил Мон-трё лет сорок назад. Тогда же он побывал и в Женеве. — Существует ли еще «Отель де Берг»? — спросил Толстой.— Я останавливался там... как сейчас, вижу его... он стоял перед островом Руссо. И вдруг прибавил: — Кто же теперь у власти в Женеве — радикалы или консерваторы? Мне хотелось бы знать. Помню, когда я жил в Женеве, в то время главой был некий сторонник развития промышленности... как же его звали? Ах да, Фази. И что же было потом? Я вкратце изложил основные события истории. — А социалистов в правительстве у вас, при демократии, наверное, нет? — Почему же, есть. — Организуют ли они забастовки? Я рассказал о забастовке железнодорожников, которая повергла страну в прискорбное состояние, лишив ее транспортных связей. Беседа на эту тему, казалось, весьма интересную хозяину дома, продолжалась еще какое-то время. Но мы хотели бы услышать рассказ Толстого о себе, задать хотя бы один из тысячи вопросов, возникавших у нас при чтении его книг... Все усилия были тщетны — стоило нам заговорить о самом писателе, как он скромно переводил разговор на другую тему: — В чем именно состоит различие между вашими радикалами и консерваторами? Довольно трудно объяснить эту тонкость иностранцу, незнакомому с политикой нашего небольшого государства. Я сообщил Толстому о стремлении партии радикалов к централизации управления и в качестве примера упомянул о национализированных железных дорогах. — Почему же,— прервала меня госпожа Толстая, которая внимательно слушала наш разговор,— почему вы считаете, что государство не должно владеть крупными предприятиями? Ответил ей сам Толстой: — Передача собственности в руки государства — идеально логичный шаг. Но поскольку действительность не идеальна и государственные чиновники — существа не совершенные, усиление финансовой мощи тех, кто ставит интересы своих политических союзников выше интересов страны, весьма опасно. Разве не так? Затем Толстой заговорил о нашей системе народного образования и задал нам массу вопросов, касающихся ее особенностей: в каком возрасте дети идут в начальную школу, сколько лет отведено на обязательное обучение. По его мнению, бессмысленно учить древним языкам тех, кто не намерен продолжать образование, зато современным языкам следует уделять в классе больше внимания. После обеда мы отправляемся смотреть дом, заглядываем в одну-две комнаты и убеждаемся, что там царит истинная простота. В коридоре, рядом с прихожей, высятся книжные шкафы: разумеется, в кабинете им не хватило места. Кабинет с белёными стенами и сводчатым, словно в церкви, потолком, похож на келью и в самом деле невелик. Вдоль одной стены — полки, тесно уставленные книгами, напротив— два окна, они выходят в парк. Наше внимание, конечно, привлек рабочий стол, где лежат рукописи. Сейчас Толстой заканчивает большое произведение, которое долго писал; вскоре работа будет напечатана. Она посвящена проблемам эстетики: мне кажется, не стоит делать из этого тайну. У стола стоит кресло, обитое черной кожей, и маленький шезлонг. На круглом столике — колода карт: Толстой иногда раскладывает пасьянсы, чтобы дать себе отдых; рядом — корзинка с фруктами, напоминающими о вегетарианских вкусах хозяина. Наконец, у двери на гвоздиках кое-какая одежда, на полу несколько пар башмаков. Абсолютный покой царит в этом святилище, где кроткий апостол из Тулы написал большую часть своих многочисленных сочинений. Оставаться здесь долго мы не смеем, и, едва удовлетворив вполне понятное любопытство, переходим в другую комнату. Тут стоит пишущая машинка, на которой старшая дочь Толстого перепечатывает рукописи отца, а также ответы на письма — и эта обязанность возложена на нее. Гостиная просторна, светла, белёные стены украшает лишь старинная картина, краски которой потемнели от времени: несомненно, ее повесил здесь один из предков писателя; в углах комнаты поставлены два бюста Толстого. Мебель очень проста, стулья плетеные; нет ни драпировок, ни ковров; единственная роскошь, если можно так сказать,— это два рояля. Граф страстно любит музыку, но более охотно посвящает часы досуга физическим упражнениям. Каждый день после обеда Толстой час-два играет в теннис на площадке, устроенной под сенью деревьев: такую нагрузку он считает необходимой для своего здоровья. Дети Толстого— достойные противники в игре, но не всегда им удается одержать победу. Нужно признать, что семидесятилетний патриарх из Ясной сохранил гибкость членов, которой могут позавидовать многие «молодящиеся» мужчины. Мы были свидетелями того, как он играл, не сходя с места, целых два часа, хотя его партнеры несколько раз сменяли друг друга. Если слишком сильно посланный мяч улетал в заросли травы или попадал в кучу пожелтевших листьев на дорожке парка, Толстой быстрее всех бросался его искать, шарил по земле... и сразу находил. Толстой полагает, что самые здоровые гимнастические упражнения — отнюдь не те, что делаются при помощи различных аппаратов и приспособлений. Он, как известно, превыше всего ставит физический труд, и не столько непременное изготовление каких-нибудь вещей, сколько выполнение множества мелких дел, которые обычно поручают слугам: пойти в лес по дрова, посадить куст и тому подобное. И в этом я убедился сам. Небо с утра было ясным, но днем вдруг потемнело, и когда посыпались крупные капли грозового ливня, граф решил снять теннисную сетку. Он сам принялся сворачивать ее, выдернул опоры, к которым она крепилась. Хотя Толстой был в одной рубашке и с непокрытой головой, он неторопливо, не обращая внимания на сильный дождь, обмотал сетку вокруг опор и только потом вернулся в дом. Тут из кустов показался крестьянин и, утирая слезы, поспешил за ним. Несчастный поджидал нас, чтобы обратиться к графу с мольбой о помощи: его лачуга сгорела дотла. Выслушав печальную новость, Толстой успокоил его, сказав, что сам пойдет на место происшествия и решит, как помочь беде. Толстой для местных жителей словно отец, и не только для крестьян из Ясной Поляны, расположенной у въезда в его усадьбу, но из всех окрестных деревень, даже самых отдаленных. День промелькнул слишком быстро, настала пора прощаться, хотя нам хотелось задать графу еще сотни вопросов. Но, как я уже сказал, мы приехали не из любопытства, и мне ни в коем случае не подобало играть роль репортера. Проведя в гостеприимном доме всего один день, не стоит выносить о хозяине скороспелые суждения, однако вполне позволительно составить впечатление о нем. Русский писатель показался нам человеком искренним, необыкновенно естественным и добрым. Трогательное восхищение домашних главой семьи не имеет ничего общего с чувством, которое мог бы вызвать упрямый старик-оригинал, приносящий всё в жертву ложным теориям и закрывающий глаза на истинное положение вещей; Толстой — человек действия. Но он страдает оттого, что в бескрайней России все больше ощущает себя «прокаженным»: друзья покидают его, боясь себя скомпрометировать; разве не перевели недавно в другое место тульского губернатора, достойного человека, питавшего к графу дружеское расположение? Всю корреспонденцию Толстого аккуратно вскрывают по приказу полиции и, когда жена писателя находится в отъезде, перехватывают ее письма к мужу. Безобидные сказки, написанные для развлечения и наставления крестьян, цензура сразу запретила. Еще случай: газета опубликовала за подписью Толстого нелепую статью, к которой он не имел ни малейшего отношения. Писатель терпеливо переносит эти притеснения, являющиеся скорее делом рук самих чиновников, нежели правительства. Иногда ходят слухи, что Толстой, мол, впал в истерическое состояние или что силы его угасают: напротив, мы увидели человека крепкого, ладного, здорового и полного сил. Г-н Ломброзо, побывавший в Ясной Поляне несколькими днями раньше нас, наивно признался госпоже Толстой, что ее муж вовсе не такой странный, как он полагал. Вот и доказательство: бывает трудно поставить диагноз, даже сидя у постели больного, а прогнозы, которые строят на расстоянии нескольких тысяч километров, по меньшей мере проблематичны. Приходится признать, что учение о симптомах еще недостаточно разработано, и мы не можем судить о творчестве писателя, основываясь на знании одной только его натуры. Удалось ли постичь тайну творчества Льва Толстого тем, кто нападает на него якобы во имя науки? _____________ Перевод с французского Светланы Истратовой. _____________________________ "Юность" 1988, №9.
| |
| Просмотров: 659 | Загрузок: 244 | | |
| Всего комментариев: 0 | |