ІІ.

Встреча нового генерал-губернатора.—Взгляд Гродекова на переселенческое дело.— Положение Туркестанского края в конце 1906 года.—Перемены в личном составе.—Борьба с революционным движением.—Реорганизация переселенческого дела.—Трения с главным управлением земледелия по переселенческому вопросу.— Прием у генерал-губернатора, рабочий его день.—Заботы о разных просветительных учреждешях.—Памятннк Кауфману—Отношение к Хиве и Бухаре.—Взгляд Гродекова на военно-народное управление.—Уход Николая Ивановича из Туркестана.—Память о нем среди русского населения, особенно отставных ветеранов,поселившихся в крае.

Помнится, что на второй день Рождества я, как управляющий канцелярией туркестанского генерал-губернатора, получил телеграмму от нового главного начальника края о встрече его в городе Казалинске 2-го января 1907 года, вместе с сыр-дарьинским губернатором М. Я. Романовым.

Не скрою, что я выезжал с тревожным чувством встречать Гродекова. От генерала Мацеевского, временно исполнявшего должность генерал-губернатора, долго служившего с Гродековым в Приамурье и не поладившего там с ним до того, что пришлось ему, генералу Мацеевскому, спешно озаботиться о переводе, я слышал много о суровости и грубости Гродекова, неожиданных переменах в его настроении, придирчивости и т. п. качествах, далеко неприятных в начальнике. Дорогой я решил уже, если слова генерала Мацеевского, которому я имёл основание, однако, не вполне доверять, оправдаются, оставить свою должность, несмотря на горячую любовь мою к Туркестанскому краю и желание служением ему принести посильную пользу его дальнейшему преуспеванию. Мой спутник, сподвижпик Гродекова, бывший его начальпик штаба, генерал Романов, успокаивал меня, рисуя Гродекова не таким, как описывал его генерал Мацеевский, и утверждал, что Николай Иванович — человек исключительной справедливости, большой джентльмен и от подчиненных, требует лишь трудолюбия, знания дела и честности, ни протекций, ни женского или иного влияния для него не существует. Характеристика Романова оправдалась вполне при ближайшем знакомстве с Николаем Ивановичем.

Между тем, бояться нервного настроения Гродекова имелись большие основания: перед самым нашим отъездом из Ташкента в одном из стрелковых батальонов были революционерами похищены два пулемета, настроение в войсках было самое тревожное, доходившее до открытого проявления неповиновения, власти проявляли большую растерянность при дерзких выступлениях революционеров, обе железные дороги, соединявшие Туркестан с Россией, находились в полной власти железнодорожного союза и т. п.
Как теперь помню, при сильной снежной метели, какие бывают в северной части Сыр-Дарьинской области, подошел к дебаркадеру станции Казалинск поезд с новым начальником края.

В поезде, кроме Гродекова и взятого им из России личного адъютанта (штабс-капитана Гриневича), бывшого адъютанта героя Порт-Артура Р. И. Кондратенка, находились: военный губернатор генерал Романов, встретивший генерал-губернатора на границе области на станции Саксаульской, местный начальник уезда, переводчик генерал-губернатора Диваев, о котором я упомянул выше, и несколько человек почетных киргизов, нетерпеливо желавших скорее повидать своего бывшего любимого губернатора и выезжавшых для этого в Оренбург. Гродеков, в виду позднего времени, вышел на станцию лишь для приема представляющихся и депутаций от города, туземного населения и уральских казаков. Я представился ему в вогоне. Предо мною стоял блогообразный на вид, строгий старик с проницательно смотрящими из-под очков умными, полными живого огня глазами.

Гродеков быстро оглядел меня и спросил, почему я не остал ся в военно-судебном ведомстве, и, повидимому, остался доволен моим объяснением. Затем он пригласил командира 1-го армейского корпуса генерала Шницберга, генерала Романова, сыр-дарьинского губернатора и меня обедать. Перед обедом Гродеков очень резко выговаривал генералу Шницбергу, что он в такую минуту, когда особенно важно было присутствие его в Ташкенте, вздумал выезжать ему навстречу, тогда как он, Гродеков, определенно указал на тех лиц, которых он нашел необходимым вызвать к себе из Ташкента. За обедом Гродеков оказался радушным хозяином, но малоразговорчивым. После обеда, до глубокой ночи, Гродеков оставил меня и потребовал доклада по наиболее важным вопросам краевого управления, показывая глубокое знание и широкое понимание многих вопросов, затрагивавшихся при моем докладе. На мой вопрос, находит ли он возможным продолжать такое же энергичное водворение русских переселенцев в Туркестанский край, какое он осуществлял, будучи губернатором, Николай Иванович ответил, что, несомненно, заселение русскими, и не только земледельцами, но и ремесленниками, Туркестана — вопрос первостепенной государственной важности, но решать его теперь, при совершенно изменившихся по сравнению с прежними условиям жизни края так, как делалось это раньше, нельзя. Прежде было доста точное количество орошенных земель в пользовании киргизов, и можно было без особого ущерба для туземного населения отбирать эти земли, тем более, что тогда лишь ничтожный процент киргизского населения занимался земледелием, теперь же, как он читал и видит сам, процент оседания киргизов на земле принял такие размеры, что большинство киргизов надо признать земледельцами; кроме того, самое население значительно увеличилось, следовательно, свободных, орошенных земель или совсем нет, или такое осталось ничтожное их количество, что о широком переселении на них не может быть и речи.

По мнению Гродекова, для переселения надо орошать новые земли, каких в Туркестане осталось еще достаточное количество, но не следует отнимать у туземного населения его личным трудом орошенные земли и возбуждать тем недовольство против нашего управления, недовольство тем более нежелательное, что туземное население составляло более девяноста процентов, представляя сплошную, однородную, не в смысле этнографическом, а в смысле верования и обычаев, массу. На, станциях от внимания Гродекова не ускользнули огромные запасы саксаула, с которым тянулись по степи бесконечные караваны верблюдов. Оказалось, что не только паровозы, но и все станционные здания отапливались саксаулом, и от прежних саксауловых лесов, охранявших край от грозного нашествия песков пустыни, сохранились лишь жалкие остатки. Немедленно же мною, по приказанию Гродекова, составлено было сношение с начальниками обеих местных железных дорог (Сыр-Дарьинской и Ташкентской) для выяснения вопроса о возможности замены саксаула минеральным топливом.

На тех станциях, близ которых были русскме селения, Гродекова выходило встречать сплош все население обоих полов, взрослые и дети. Надо было видеть, как трогательны были эти встречи. Николай Иванович помнил многих крестьян по фамилиям, даже знал семейные отношения, поражая своей феноменальной памятью; вообще не красноречивый, он умел говорить с простым народом на понятном последнему языке и так просто, тепло, сердечно, находя сказать каждому слово одобрения, дать мудрые хозяйственные и вообще деловые советы. На одной из станций, близ Ташкента, крестьяне нескольких окрестных селений поднесли Гродекову иконы, и один из их среды так метко и душевно представил всю деятельность Николая Ивановича по созданию их поселков, что речь эта могла служить для Гродекова лучшей наградой, как действительно верная оценка его великого подвига по созиданию русских культурных уголков среди пустынь Туркестана, окруженных еще полудиким населением.

В Ташкенте Гродекова ждала огромная,изо дня в день текущая работа по управлению обширным, еще далеко не устроенным краем в эпоху еще не улегшегося революционного брожения, когда жизнь главного начальника почти непрестанно находилась в опасности.

Такие революционные выступления, как убийство генерала Ульянина, ограбление самаркандской железнодорожной станции, ограбление чарджуйского казначейства, напряженный труд по созиданию противодействия ничем раньше до Гродекова не сдерживаемой работе местного краевого революционного комитета, во главе которого стоял один из талантливых революционеров, бывший студент томского университета Сергей Мароховц, или, по революционной кличке, Сергей-офицер, казненный по приговору суда во время управления краем генерал-адютантом Мищенком.

Личный состав лиц, стоявших во главе областей Туркестанского края, был в то время очень неудовлетворительный: один из губернаторов считался заведомым алкоголиком, другой подпал совершенно под влияние своего свойственника, не только человека революционных убеждений, но, повидимому, находившегося в составе социал-революционной партии, третий был недостаточно деятельный и в управлении войсками и областью проявлял полную беспечность и слабость, доходившую до потворства; только в Ферганской области царило относительное снокойствие, блогодаря твердым и решительным мерам тогдашнего губернатора.

Таким образом, состав ближайших сотрудников Гродекова на местах, в областях требовал скорейшей перемены в интересах дела, с этого и надо было начинать свою деятельность новому генерал-губернатору. Но известно, как трудно у нас в России удалить плохого администратора, особенно если он занимает важный пост; сейчас же являются соображения жалости к почтенному сановнику, у него являются влиятельные заступники, затевается бесконечная переписка, высказывается неудовольствие за излишнее придирчивое отношение и т. п. Так произошло с Гродековым. Больше всего огорчений и неприятностей он пережил с переменами высших чинов в составе областных управлений, создав себе много непримиримых врогов.

Через несколько дней по прибытии в Ташкент Николай Иванович вызвал меня однажды к себе поздно вечером и сказал, что не считает возможным скрыть от меня, так как привык действовать всегда открыто, без лицемерия, что перед приездом в Туркестан уговорился со своим бывшим сотруд-ником по управлению Приамурским краем, почтенным г. Щ., о предоставлении ему должности управляющего канцелярией, если при ближайшем знакомстве со мною я окажусь не соответствующим; но теперь, так как я выдержал испытание и оказался, по мнению Николая Ивановича, вполне подходящим сотрудником, он не желает и по совести не может желать лучшего, почему и просит меня остаться управляющим канцелярией, а Щ. напишет о положении дела. При этом Гродеков высказал мне свой руководящий взгляд на мену подчиненных служащих при назначении новых начальствующих лиц; он чрезвычайно осуждал такую меру, если она основана на желании нового начальника окружить себя своими лицами, находя, что от этого чрезвычайно страдает самое дело управления, так как иногда лица опытные и вообще достойные сменяются негодными или просто даже худшими новичками в крае, которым надо употреблять много времени для ознакомления с новыми делами, новыми условиями службы и т. п. Кроме того, вокруг начальника создается средостение из близких, а иногда и родственных ему лиц, которые стараются скрывать от него различные неприятности: не находясь сами в кругу местных интересов, они не в силах бывают и генерал-губернатора держать в курсе последних и т. п.

Исходя из этого взгляда, даже своего личного адъютанта, доставшегося ему по наследству от предместника по должности, Гродеков долго терпел, несмотря на отрицательные нравственные и служебные его свойства, и лишь при явно обнаружившейся его недоброкачественности удалил. Во время моей службы при Николае Ивановиче я убедился, что для него, как мне говорили знавшие его по прежней службе, не существует ни протекций, ни какого-либо вообще постороннего влияния при оценке сотрудников, подчиненных, а мерилом его блоговоления служат их личные качества, служебные и нравственные.

Тяжелое бремя управления принял на себя Николая Иванович с должностью главного начальника Туркестанского края; по постановлению центрального комитета социал-революционной партии, решено было в интересах партийного дела обратить особое внимание на агитационную деятельность партии на окраинах и в частности в Туркестане.

Комитет находил, что условия деятельности партийных работников в Туркестане особо блогоприятны: ничтожный и неудовлетворительный состав городской полиции, полное отсутствие уездной, неудовлетворительное экономическое положение служащих на окраинных железных дорогах и неблогонадежный состав их, давший возможность сорганизовать их в железнодорожный союз, захвативший целиком в свои руки обе железные дороги: Ташкентскую и Средне-Азиатскую; наконец, неудовлетворительный состав высших чинов, поставленных на ответственные посты военных губернаторов.
Уже при Гродекове последовал целый ряд дерзких выступлений революционеров: ко дню его приезда на границы края из воинской части в Ташкенте, как упомянуто выше, были похищены пулеметы, затем совершено дерзкое нападете на станцию, Самарканд, охранявшуюся воинским караулом, такое же нападете на чарджуйское казначейство, с похищением на партийные нужды более четырехсот тысяч, убийство начальника Средне-Азиатской дороги генерала Ульянцна. В одном из областных городов, на глазах губернатора, толпа учащейся молодежи с красными флагами, пением революционных песен провожала отъезжавшего члена Государственной Думы и, с разрешения губернатора, войсковой казачий хор сопровождал эту процессию по улицам города, играя похоронный марш «самодержавию». По словам губернатора, все это было устроено одним из политических ссыльных, которого губернатор, однако, не считал себя в праве арестовать.

В местных учебных заведениях следовал ряд беспорядков. Господа губернаторы обнаруживали полное, незнакомство не только с партийными платформами социал-революционеров, социал-демократов, путая эти партии одну с другой, но и просто с тем, какие именно партии являются противоправительственными и преследуют деятельность революционную и какие допускаются правительством. Один из губернаторов обратился к главному начальнику края, прося его о высылке помощника присяжного поверенного, которому инкриминировалось участие во всех противоправительственных партиях. Требовалась, ввиду описанного положения вещей в крае, усиленная энергия и напряженная работа со стороны генерал-губернатора, чтобы, несмотря на неблогоприятные условия по борьбе с деятельностью революционных организаций, ликвидировать смуту и водворить порядок. Действительно, с этой задачей Николай Иванович Гродеков в конце концов блестяще справился: ко дню его отъезда из края революционное движение было подавлено, главари движения арестованы, преданы суду, а часть вредных, неблогонадежных партийных работников выселена из края. Поступая твердо и неуклонно, приводя в исполнение задуманное по успокоению края, Гродеков никогда не был жестоким человеком и всегда стремился поступать хотя и решительно, но справедливо и законно, не допуская никаких эксцессов со стороны власти.

Когда к нему обратились с настойчивым требовашем выслать из края сразу более двухсот служащих на железной дороге и удостоверили, что без этой меры нельзя вырвать краевые железные дороги из рук революционного союза, слагая, в случае непринятия этой меры, ответственность на генерал-губернатора, Гродеков потребовал самого подробного исследования вины каждого из предназначенных к высылке. Не удовлетворяясь представленными сведениями, сбивчивыми, неточными и совершенно произвольными, он, не боясь взять на себя окончательное решение и применить такую исключительную меру, если бы была доказана необходимость и основательность её в применении к каждому, отказал, после тщательного обсуждения этого вопроса в особом совещании, в высылке, несмотря и на настояние из Петербурга, ограничив высылку лишь несколькими действительно вредными агитаторами. Осторожность Гродекова в этом деле оказалась впоследствии вполне целесообразной.

По мысли Гродекова, дело политического розыска было организовано и поставлено вместе с тем в зависимость непосредственную от генерал-губернатора, а не департамента полиции, так как Гродеков (как и последний министр внутренних дел Н. А. Маклаков) находил, что в руках местной власти должны быть сосредоточены все органы полиции, как внешней, так и политической, безраздельно.

Не могу при этом не упомянуть, что враги Николая Ивановича распространили слухи, что Гродеков, боясь покушешй на его жизнь, испугался и никуда из генерал-губернаторского дома не выходил. Удостоверяю, что это гнусная ложь, в действительности Николай Иванович, так доказавший свое беззаветное мужество и храбрость прежней своей боевой службой и деятельностью, стяжавший признание своей храбрости со стороны нашего незабвенного героя М. Д. Скобелева, никогда не ценил своей жизни, и чувство страха было ему совершенно чуждо. Зная, что на его жизнь действительно готовился ряд покушений, Николай Иванович, когда ему приходилось выезжать из дома, не скрывал этого, никогда не брал конвоя, не окружал себя агентами охраны, ездил в открытом экипаже, выходил же Николай Иванович из дома редко вследствие мучившей его и обострившейся в Туркестане его хронической болезни почек.

Вскоре по приезде в Туркестан Гродеков проявил самое живое отношете та правильной и широкой постановке переселенческого дела. Особенно озабочивало Гродекова отсутствие в деятельности чинов персселенческого управления руководящей программы, разрозненность, несогласованность их действий, противоречие их с действующим законом.

Гродеков для парализования описанных недостатков признал необходимым домогаться объединения деятельности чинов перессленческого управления в лице начальника местного управления земледелия. Затем Гродекову пришлось обратить внимание также на неполное соответствие личного состава названного управления. У одного заведывающего переселенческим делом замечалась крайняя медленность в устройстве переселенцев, отвода им участков и т. п. Несмотря на все усилия и обычную для Гродекова настойчивость, особенно в таком неизменно близком его сердцу деле, как водворение русских земледельцев в Туркестане, этот чиновник тянул бесконечную канитель, не мог наладить дела орошения отводимого для переселенцев участка и т. п., и создание одного из поселков затянулось на целых почти три года; впоследствии были найдены денежные злоупотребления в управлении этого чиновника, а также неудачный им выбор подчиненных, одного из которых, как несомненно партийного человека, Гродеков опротестовал. Пришлось просить о смене этого лица, что и удалось, но лишь после долгой переписки.
Другой чин того же управления умел чрезвычайно преувеличивать успехи своей деятельности на бумаге и доносил в Петроград, чтобы оправдать неудачные результаты своей работы, что его деятельность встречает препятствие со стороны местных властей, с генерал-губернатором во главе; он же, вопреки закона, захватывал не только орошенные самими киргизами земли, но и усадебные их участки и т. п.

Однако Гродекова трудно было провести в таком деле, опытный его глаз, как старого землеустроителя и неутомимого колонизатора, сразу же установить фальш в деятельности этого чиновника; началась переписка с Петроградом, где упорно отстаивали своего агента, которому безгранично доверяли. Трение между генерал-губернатором и Петроградом по этому вопросу ужасно огорчало главного начальника края, который видел свое бессилие даже в таком, по существу, небольшом деле. Только недавно, спустя 6 лет после оставления Гродековым края, когда сам начальник переселенческого управления на месте обревизовал деятельность этого чиновника, последний наконец был отозван из Туркестана и заменен действительно выдающимся по энергии, честным работником. Но спрашивается, насколько такое недоверие к ходатайству главного начальника и оставление на многие годы столь важного для Туркестана дела, как водворение русских переселенцев, в руках несоответствующего правительственного агента повредило успеху этого дела и, наконец, дискредитировало авторитета генерал-губернатора? Вероятно, этому же деятелю Гродеков был отчасти обязан распущенным в Петрограде слухом, что он впал в детство, что его разбил паралич и т. п., блого за несколько тысяч верст от Петрограда можно рассказывать все что угодно о туркестанских делах и, чем хуже, тем больше будет охотников этому верить.

Таким образом, в Петрограде создалась легенда о том, что краем управляет не генерал-губернатор, а его управляющей канцелярией, причем меня изображали не только мусульманином (что легко было сделать ввиду моей фамилии, хотя натурализовавшейся в России со времени великого князя Василия Темного), но и явным сепаратистом, стремящимся повредить делу русской колонизации ради интересов туземного населения.

Главное управление земледелия, в лице тогдашнего главно-управляющего, не только относилось критически ко всем представлениям Гредекова, но дошло до того, что 26-го декабря 1907 года Гродекову послана была чрезвычайно дерзкая, вызывающая телеграмма, в которой в юмористической форме предлагалось выселить всех русских переселенцев из края и навсегда закрыть силою оружия доступ в него русским людям. Эта телеграмма чрезвычайно оскорбила генерал-губернатора. Впоследствии, в лице нынешнего главноуправляющего земледелием, почтеннейшего А. В. Кривошеина, действительно энергично проводящего различный продуманные и вполне практические мероприятия по широкому населению Туркестана, путем орошения новых огромных пространств свободной государственной земли, путем устройства, в земельном отношении, коренного туземного населения (вследствие чего выясняются излишки земель, находившихся в пользовании осевших ныне, бывших кочевников), главное управление земледелия, в основных положениях, пришло именно к тому взгляду на основы и задачи переселенческого дела, который высказывал и Гродеков. С чувством полного нравственного удовлстворения рассказывал он нам, что, еще при покойном П. А. Столыпине деятельность его по переселенческому вопросу была предметом суждения Совета Министров, и Петр Аркадьевич сказал Николаю Ивановичу, что Соват Министров признал его деятельность безупречной.

Между тем в то время почти всякая новая бумага из главного управления земледелия приносила какое-либо огорчение для генерал-губернатора или возбуждала какие-либо трения.
Мы убеждены, что именно эти неналадившиеся отношения не только действовали угнетающим образом на Гродекова, подрывая в конец его здоровье, но и привели его к твердой решимости просить государя об отозвании из края, так, по крайней мере, высказывался иногда сам Николай Иванович.
Какою страшною и злой иронией представлялся упрек, брошенный Гродекову, что он, этот до мозга костей русский государственный деятель, с такой энергией и любовью относившейся к делу водворения русского населения в Туркестане, якобы противодействовал, как генерал-губернатор, широкому заселению края русскими людьми! Выше мы упомянули, как Гродеков, будучи губернатором, предъявлял к своим подчиненным требование обстоятельного знакомства с местным языком, бытом и верованиями туземцев; эти же требования в более широких размерах стал предявлять он и как генерал-губернатор, выражая настойчивое пожелание, чтобы, в виду особенностей края, населенного сплошным мусульманским населением (свыше 90 проц.), с своеобразной культурой, объединенного во всех проявлениях своей жизни религией Могомета, служащие в крае основательно были знакомы с положением мусульманского вопроса и местными языками. Проект закона по этому вопросу, однако, был в Петрограде отвергнут.

В дни приемов у генерал-губернатора просителей дом его, при Гродекове, осаждался целыми толпами русских земледельцев, являвшихся или с благодарностью к своему любимому устроителю и благодетелю за все его заботы и внимание, или добивающихся, с глубокой верою в его справедливость, правды в своих делах, или новых переселенцев,просящих об отводе землицы, зная, как по истине о них позаботится и горячо за их интерес постонт Николай Иванович и своею настойчивостью, добьется удовлетворения их пожеланий, если к тому представится какая-либо возможность.

Но не только дело водворения в крае порядка, улучшения личного состава и выбора на соответственные места лиц, знакомых с местными особенностями, а также переселенческое и землеустроительное дело пользовались вниманием Гродекова, его широкий, просвещенный взгляд государственного человека, и при том с хорошей русской душой, знавшего, как немногие, край и все его особенности, давал ему возможность возбудить и правильно осветить ряд вопросов, направленных на благо края, улучшение его управления, подъем экономических сил населения, увеличение доходов и уменьшение расходов фиска по Туркестану. Но я боюсь утомлять читателя подробным перечнем всего, что сделано было или начато было Гродековым в различных отраслях управления и жизни края экономической и духовной; о многом не настало еще время говорить, не прошла законная историческая давность. Упомяну лишь, что большинство законопроектов, получивших законодательную санкцию за последние пять-шесть лет, носили на себе следы его работы, его мысли. Особенное внимание Николай Иванович уделял всему тому, что имело просветительное значение для края или вело к его блогосостоянию, к прочному закре-плению его за империей.

С самого раннего утра и оканчивая поздним вечером, тянулся рабочий день Гродекова: иногда с семи часов утра Николай Иванович уже сидел за работой, обложенный докладами, справками, справочными книгами, законами. Он, как немногие из наших администраторов, был врагом произвола. Один из бывших сотрудников Гродекова по управлению Приамурсим краем рассказывал нам очень характерный анекдот, как высоко ценил Николай Иванович законность.

Рассказчик, назначенный со строевой должности на пост, губернатора, пришел к Гродекову поблагодарить за назначение, как инициатора этого выбора, при чем просил Николая Ивановича дать ему руководящие указания в этой новой деятельности. Вообще малоразговорчивый, Николай Иванович, молча выслушав блогодарность и просьбу рассказчика, также молча отправился в дальний угол кабинета, взял со стола какую-то очень солидную книгу и, принеся ее, сказал новому губернатору: «Вот куда чаще заглядывайте и там ищите прежде всего указаний». Эта книга была «Сводом Законов Российской Империи». Не надо думать, однако, чтобы Гродеков был формалистом-законником, так как вообще всякий бездушный формализм был чужд ему, человеку практического склада ума и большого жизненного, административного опыта.

Много средств Николай Иванович употребил, как личных своих, так и находившихся в его распоряжении по званию генерал-губернатора, на развитие просветительских учреждений в край: туркестанского музея, туркестанской публичной библиотеки, а также на создание будущей картинной галереи в Ташкенте, которая должна была бы иметь и поучительное, в смысле знакомства по историческим картинам с великой эпопеей завоевания нашего Туркестана, значение, и служила бы для развития художественного вкуса на далекой окраине.

Для первой цели Гродеков нашел средства к командированию одного из местных художников в Петроград для снятия копий с батальных каразинских картин, затем вошел в переписку с музеями, в которых хранятся верещагинские картины из туркестанской жизни. Для второй цели он обратился к академии художеств, прося выслать в Ташкент несколько картин и гипсов для будущей художественной галереи. Копии с каразинских картин в настоящее время находятся в генерал-губернаторском доме, копии же с верещагинских картин так и не были сняты, в виду отъезда Гродекова из Туркестана; академия художеств прислала нисколько картин, но они, к сожалению, не могли быть помещены в старом, тесном здании музея и находятся в разных метах; идея же картинной галереи и нового здания музея до сих пор так и осталась не осуществленной с уходом из края её иницатора.

При Гродекове расширена была значительно публичная библиотека приобретением некоторых ценных изданий и т. д.; но самое главное, что сделал Гродеков для библиотеки, это изыскал средства на продолжение полезнейшего труда, начатого Межовым при Кауфмане и прекратившегося при бароне Розенбахе, так называемого Межовского сборника, заключавшего в себе все, что ни выходило в свое время о Туркестане в пераодической литературе.

Русский по душе, Николай Иванович горячо любил родное искусство во всех его проявлениях, поддерживая его всеми имев-шимися у него средствами. В послдние годы он радовался заме-чаемому подъему национального чувства, развитию нашего самосознания.

Чтя память устроителя и покорителя Туркестанского края К. П. фон-Кауфмана, Гродеков, будучи назначен туркестанским генерал-губернатором, испросил Высочайшее соизволение на открытие всероссийской подписки на сооружение памятника Кауфману. Только блогодаря Николаю Ивановичу Гродекову, поставленному во главе комитета по сбору пожертвований, удалось собрать в короткое время капитал в 70.000 рублей на эту цель, и в 1913 году открыть, памятник первому туркестанскому генерал-губернатору.
Николай Иванович не только обладал обширными знаниями по туркестановедению, истории, географии, этнографии сопредельных стран, но постоянно пополнял эти сведения, не пропуская до самого дня своей роковой болезни ни одной статьи, ни одной книги в этой области. Знание сопредельных стран, основанное не только на широком литературном знакомстве с ними, но и личных путешествиях в северный Афганистан и Персию, привело Гродекова к идее о Транс-индийской железной дороге.

Эта идея очень занимала Николая Ивановича; нам лично приходилось собирать, по поручению генерал-губернатора, немало различных справок для основательного освещения интересовавшей его идеи. Николай Иванович находил, что проводить эту дорогу, имеющую огромное торговое и политическое значение для всей империи и особенно для олживления Закаспийской области, надо не через Афганистан, как думали ранее, а через Персию, которая вошла в сферу нашего влияния после англо-русского соглашения и где природа представляет меньше трудностей для такого сооружения, а население менее воинственное, более дружелюбно к нам настроенное, чем в Афганистане. По мысли Гродекова, дорога должна была начинаться за несколько станций от Кушки, Мервской ветви Средне-Азиатской дороги, и входить в пределы Индии у гор. Нушки в Белуджистане.

Идея Гродекова нашла себе сочувственный отклик в английском парламенте. Нам представляется избранное им направление более отвечающим нашим экономическим и прлитическим интетересам, чем направление от Джулфы с нашей кавказско-персидской границы.

В отношениях к ханствам Хиве и Бухаре Гродеков придерживался мнения о желательности сохранения за этими ханствами прав на самостоятельное существование, но признавал желательным более бдительный за ними контроль, преимущественно за продажным и вместе с тем хищным туземным чиновничеством, чтобы не допускать такой бессовестной эксплоатации им населения, какая имела место до последнего времени.
.
С управителями названных ханств Гродеков поддерживал отношения дружественные, но вместе с тем полные достоинства, соответствующего его высокому положению, как главного начальника края и высшего на месте представителя русской правительственной власти. С покойным эмиром бухарским его связывали более интимные отношения, основанные на более близком их личном знакомстве, согретые со стороны эмира блогодарным чувством к Гродекову за ту поддержку, которую Николай Иванович, исполняя временно обязанности туркестанского генерал-губернатора, оказал эмиру после смерти его отца эмира Музафа, при вступлении его в управлете ханством.

Покойный эмир, сам человек большого ума, на целую голову стоявший выше окружавших его, не только своих бухарских министров, по и многих наших дипломатических агентов, состоявших при бухарском правительстве, говорил нам лично, что после Кауфмана, как правителя Туркестана, он ставит Гродекова и по знанию последним края, и по свойствам его ума и характера; при этом эмир утверждал, что Гродеков пользуется большими симпатиями туземного населения не только в пределах наших владений, но и в Бухаре и Хиве, слывя за человека строгого, но вместе с тем справедливого.

Начав свою службу в Туркестане еще в период завоевания края, когда, присоединяя постепенно к империи различные ханства, в целом объеме или по частям, приходилось сначала вводить примитивное, чисто военное управление, главная деятельность которого состояла в поддержании порядка и повиновении власти, со стороны местного населения, и, заканчивал свою службу, после почти тридцатилетнего обладания нашего краем,создания в нем культурных условий жизни, соединения Туркестана непрерывным рельсовым путем с остальной импераей и т. п., при действии, однако, почти того же по имени военно-народного управления, Гродеков, как знаток края, высказывал своё глубокое убеждение в том, что оставление края в ведении военного министерства и при действующем в нем военно-народном управлении (или, как оно именуется, административно-полицейском) представляется печальным недоразумением.
По мнению Гродекова, такой порядок управления ведет к обособлению края от империи, сохраняя в нем исключительное положение, почему он приветствовал Высочайшее повеление 1906 года о передаче Туркестана в ведение министерства внутренних дел, до настоящего времени, однако, не приведенное в исполнение.

Заканчивая наши воспоминания о деятельности Гродекова в должности туркестанского генерал-губернатора, мы считаем необходимым упомянуть, хоть несколькими словами, о частной его жизни.
Николай Иванович при блестящем образовании, исключительной начитанности обладал самыми широкими умственными запросами; круг его чтения и вообще любознательности был очень велик: то мы видели у него книги исторического содержания, преимущественно по русской истории, истории Востока и древнего мира, то находили богословские книги, то путешествия, то сочинения по истории искусства, наконец, произведения современных беллетристов; Николай Иванович читал немало и газет и толстых журналов, не пропуская ничего интересного из области нашей политики, внешней и внутренней, описания стран Востока и Северной Азии преимущественно и т. д. Приобретаемые книги Николай Иванович большею частью дарил в разные городские библиотеки Сыр-Дарьинской области, в публичную библитеку в Ташкенте или в ташкентский военный госпиталь.

Память у Николая Ивановича была по истине — феноменальная, он быстро и основательно усваивал себе прочитанное, которое цепко удерживалось в его памяти. Скромный и застенчивый, Николай Ивапович не любил большого и особенно незнакомого общества; на больших торжественных приемах, парадах и т. п. он не терялся, сохранял полное достоинство, но предпочитал тесный кружок близких по душе людей, в кругу которых он, обычно крайне молчаливый, делался разговорчивым, милым и чрезвычайно интерссным собеседникем. На приемах просителей и представляющихся Николай Иванович терпеливо выслушивал каждого, и всякое его замечание, всякое его слово было сказано умно и кстати, иногда с большим юмором. Ораторским талантом Господь, вообще щедро наделивший Гродекова, не одарил его, и Николай Иванович старался не выступать с публичными речами.

Однажды он передал нам такой случай, имевший с ним место в Государственном Совете, еще в бытность председателем последнего великого князя Михаила Николаевича. На повестке очередного заседания стоял вопрос о закрыли порто-франко на Дальнем Востоке. Николай Иванович, как бывший приамурский генерал-губернатор, интересовавшийся этим вопросом, собрал много материалов и приготовил, т.-е. написал довольно длинную речь, которую и начал читать во время общего собрания, однако был остановлен председательствующим, напомнившим что, согласно наказа, желающие выступать с речами должны предварительно записываться, для определения очереди, и, кроме того, речи в Государственном Совете не читаются, а произносятся устно. Замечание великого киязя так смутило Николая Ивановича, что он, не обладавший от природы даром слова, по его словам, совершенно смешался и молча сел, не пытаясь более выступать в качестве оратора. Свою деятельность он перенес в разные комиссии Государственного Совета, где оказывал огромную пользу своими знаниями и опытом.

Образ жизни Николая Ивановича был самый умеренный; в одном лишь Николай Иванович допускал некоторые излишества, а именно в еде, ел он много и любил поесть, но выбор кушаний был чрезвычайно простой; требовалось лишь, чтобы все было хорошо приготовлено и из свежей провизии, притом в изобилии. Николай Иванович не слушался предостерегающих советов, и злоупотреблял едою; его железный организм выдерживал все предъявляемые к нему испытания. Сам Николай Иванович вывесил в столовой написанное его врачом грозное предостережение о вреде обжорства, но это не мешало ему, иронически кивая на висевшее предостережение врача, съедать неимоверное количество каких-либо жирных пирожков и других не менее вредных в его возрасте предметов.

Кроме еды, книг, Николай Иванович любил тратить деньги и на преобретение картин, преимущественно изображавших любимую им природу Туркестана, типы сартов, киргизов. Картины эти Николай Иванович предполагал подарить впоследствии туркестанской публичной картинной галерее. Всю остальную и при том большую часть содержания своего Николай Иванович тратил на разные благотворительные дела: приобретение церковной утвари, украшение городов предметами искусства, поддержку переселенцев выдачею им ссуд и безвозвратных пособий и т. п. Это был истинный бессребренник, широко творивший добро. Тароватый на свои деньги, Николай Иванович был до крайности скуп в расходовании казенных, раздаче казенных пособий; особенно не любил он давать деньги на поддержку семей алкоголиков, говоря, что жены виноваты, что не могли удержать мужей от пьянства и рожали от пьяниц детей, будущих же алкоголиков. Но, отказывая часто в казенном пособии, Николай Иванович тайком посылал упомянутого выше своего верного Мустафу дать просительнице деньги из своего собствснного кармана.

Ненависть к курению Николай Ивановлч выказывал самую жестокую. Немедленно же с водворением его в доме генерал-губернатора всюду но комнатам развешены были плакаты: «просят не курить», и ни для кого не делалось в этом отношении исключения, несмотря на ранг, возраст и т. п.; так, например, бывший командир корпуса жандармов генерал-адъютант барон Ф. Ф. Таубе, страстный курильщик, должен был, приглашенный на завтрак к генерал-губернатору, выходить на двор, чтобы выкурить папироску. О позволивших себе курить, несмотря на «плакат», производились расследования, и виновный торжественно «пристыжался».

Еще большую ненависть выказывал Николай Иванович к пьющим водку и с упорной настойчивостью проводил меры к запрещению открытия в русских селениях Туркестанского края кабаков, оптовых винных складов, добившись сокращения до минимума числа питейных заведений в русских поселениях в Бухаре, где это зависало от его дискреционной власти. Говоря о вреде алкоголизма, Николай Ивановнч, вообще по наружному виду хладнокровный, уравновешенный, оживлялся, горячился, делался красноречивым.
Суровый по внешности, Николай Иванович внушал этой кажущейся суровостью страх к себе и беспрекословное повиновение. Но в душе Николай Иванович был добрейший, чуткий к горю другого человек; при всем том он, для поддержания авторитета власти и дисциплины, без колебания взыскивал строго с виновных, и никакие просьбы не могли изменить принятого раз решения. Будучи человеком сильной воли, стойким в своих убеждениях, Гродеков не был нетерпимым к чужому мнению и никогда не настаивал на своем, если, после обстоятельного доклада, убеждался в неправильности своего взгляда, своей ошибки. Не терпел он только лицемерной лжи. В действительности Гродеков был строгим до неумолимости лишь к самому себе.

Выслушивая терпеливо докладчика, Николай Иванович требовал самого обстоятельного доклада и если находил, что докладчик сам незнаком детально с делом, он прикидывался не попимающим, чем вызывал рассказы о своем «тупоумии»; на самом же деле Николай Иванович чрезвычайно быстро схватывал дело во всех его подробностях, поражая своею памятью и своим вниманием. Суровость внешняя и требовательность Гродекова принесли огромную пользу в округе, в смысле поддержания дисциплины и порядка среди славных туркестанских войск, сильно распущенных за несколько предшествовавших назначению Гродекова в Туркестан лет.

Как ни мучительна была по временам болезнь, которой страдал Николай Иванович, но он не допускал ни отдыха, ни пощады себе, не прекращал докладов, и если не мог принять докладчиков лично, то требовал присылки докладов на дом. Однажды я узнал, что Николай Иванович тяжко заболел: у него был глубокий обморок, и врачи уложили его в постель; я пришел к нему, допущенный, по его приказанию, Мустафой в спальню; Николай Иванович тяжело стонал, но едва пришел в себя, как стал спрашивать о телеграмме, которую я должен был принести на подпись; узнав, что я собираюсь отправлять эту телеграмму на подпись его помощнику, потребовал, чтобы я принес и прочитал эту телеграмму. Когда я исполнил это, он с большим усилием встал с постели и сам подписал телеграмму, говоря, что, пока он не подал рапорта о болезни, все существенное будет подписывать сам. Не следует думать, чтобы Николай Иванович делал это из недоверия к другим, нет, он каждому предоставлял широкую инициативу и свободу в тех пределах, которые допускал закон.

В начале 1908 года я отпросился у Гродекова в отнуск по своим делам в Петроград. Николай Иванович, отпуская меня, дал мне столько служебных поручений, что у меня едва хватило времени для своего дела; при том еще вдогонку я получал телеграммы генерал-губернатора с требованием разных справок по делам края в различных центральных управлениях. Уезжая, по требованию Николая Ивановича, я зоготовил для него письмо военному министру о желании, в виду болезни, выйти в отставку, о чем он просит всеподданнейше доложить Государю. Николай Иванович обещал мне, однако, письмо это оставить «под сукном», если болезнь его не обострится. В Петрограде я, по поручению Николая Ивановича, представлялся П. А. Столыпину и делал ему доклад по разным краевым вопросам. Столыпин, одобрив все, о чем просил Гродеков, передал через меня сердечный ему привет.

Военный министр также отнесся блогожелательно к доложенным мною представлениям генерал-губернатора. Казалось, в Петрограде для Николая Ивановича царила вполне блогоприятная атмосфера. И вот, неожиданно совершенно для меня встречавший меня на вокзале в Ташкенте мой помощник докладывает, что Николай Иванович подал прошение об отставке. При встрече со мною Николай Иванович извинился, что поторопился до моего возвращения с отставкой, говоря, будто стало ему невмоготу и что обещанный им год службы в Туркестане он отбыл, теперь пора на покой; но тут же проговорился, что не может примириться с тем враждебными отношением, которое проявляет к нему главпоуправляющий земледелием, особенно при том условии, что именно в крае он, Гродеков, считает в данную минуту наиболее важным проведение в жизнь целого ряда мероприятий по ведомству землеустройства и земледелия, а при таком разладе и разноречии, несомненно, причинен будет ущерб самому делу.
8-го марта 1906 года Николай Иванович послал разыскать меня повсюду казака из его конвоя. Это уже было довольно поздно вечером.

Я явился немедленно и не узнал Николая Ивановича, накануне мрачного и плохо себя чувствовавшего: радостью и каким-то внутренним светом был преисполнен Николай Иванович, в руках он держал телеграмму военного министра, сообщавшую о Высочайшей воле, в силу которой Николай Иванович отзывался, вместо оставки, о которой он просил, в Государственный Совет, при лестном рескрипте и с пожалованием ордена св. Владимира первой степени.

Николай Ивановпч истово при этом крестился и приговаривал: «Ныне отпущаеши раба Твоего с миром».
Так закончился для Туркестана подвиг служения Николая Ивановича. Просто и скромно, как всегда, простившись со своими сослуживцами и сотрудниками, поблогодарив их за совместную работу, Гродеков оставил край, в котором сделал столько добра и которому принес столько пользы в качестве военного губернатора и в качестве главного начальника обширного русского Туркестана, где имя его сохранится навсегда в истории русского управления краем, на ряду с именем устроителя и покорителя края К. П. Кауфмана, и в сердцах русских людей, русских переселенцев и армии.

В 1910 году на геориевском празднике старики, геориевские кавалеры, собравшиеся в Ташкент из далеких русских селений, вспомнили своего старого командующего и благодетеля и, в самых теплых выражениях, один из старых «унтеров», подняв «чарку», пил за здоровье отсутствовавшего более трех лет из края Гродекова.

Не могу не вспомнить еще одного характерного анекдота из жизни Николая Ивановича. В 1907 году хоронили в Ташкенте почтенного сослуживца и сотрудника Кауфмана, бывшего медицинского инспектора С., долго болевшего, потерявшого связи в обществе. На отпевание усопшего пришли только посторонние, наряженные по службе представители разных ведомств, связанных с прежней службой С., но лично его не знавших. На отпевании никто не молился, никто не плакал, видимо, присутствовавшие хотели скорее отбыть свою скучную обязанность. Это обратило внимание пришедшего в церковь Гродекова, и он, потрясенный тем безразличием, которое царило по отношению к усопшему, сказал:

«Вот старость одинокая! Нет ни слез родного, близкого человека, ни искреннего горя, сочувствия!»
Вернувшись домой, Гродеков подвел меня к письменному столу и сказал, указывая на один ящнк:
— Вот здесь деньги; если я умру, вы, Владимир Андреевич, наймите плакальщиц из старого (туземного) города, пусть хоть они плачут, идя за моим гробом.

Ошибался Николай Иванович, скромно оценивая свои заслуги Государю и Родине: и без наемных плакальщиц по лицу всей земли русской немало нашлось людей, которые, зная его великий подвиг служения, испытав на себе его добро, с теплыми искренними слезами проводили его в место вечного упокоения.
____________________

1. Обе эти полезные книги, изданные в
сотрудничесте с упомянутым выше почтенным местным деятелем
Диваевым, стали в настоящее время библиогра
фической редкостью, а потому крайне желательно второе их издание.
___________________________________________________
"Исторический вестник", октябрь 1915 г., т.CXLII.