Сост., вступ. ст. и коммент. 

A.C. Иванова.

-СПб.; М.: Летний сад, 2000.

- 568 с.

Бунин писал о Дон-Аминадо как об одном 
«из самых выдающихся русских юмористов, 
строки которого дают художественное наслаждение». 
По воспоминаниям писателя Л. И. Зурова, 
«его стихи вырезали из газет, знали наизусть. 
И многие, я знаю, начинали газету читать со 
злободневных стихов Дон-Аминадо».

В книге «Чем ночь темней...» собраны афоризмы 
и сатирические стихи Дон-Аминадо (А. П. Шполянского), 
рассеянные по эмигрантской периодике. Материал для книга 
тщательно отобран, выстроен в хронологическом порядке, 
сопровождается подробным культурологическим комментарием.

Шполянский-сатирик нашему читателю почти неизвестен. 
Книга позволит составить представление о плодотворной работе 
Шполянского в русскоязычной прессе за рубежом

Аминад Петрович Шполянский (впоследствии его основным 
псевдонимом станет «Дон-Аминадо») родился в 1888 году 
в Елиcаветграде, что на Херсощине. По окончании гимназии 
поступил на юридический факультет Новороссийского университета 
в Одессе, затем перебрался в Киев, а в 1910 году — в Москву, 
где начал карьеру адвоката с помощника присяжного поверенного. 
Как видите, ничего сверхпримечательного.

Его литературная деятельность началась с елизаветградской газеты 
«Голос Юга». Потом сотрудничество в московских газетах «Раннее утро»,
 «Утро России», «Новь», «Голос Москвы» в качестве фельетониста. 
Слава на этом поприще росла: сатирика-стихотворца приглашают 
столичные журналы «Будильник», «Красный смех», «Новый Сатирикон» и др. 
С началом первой мировой войны он был мобилизован, но после ранения 
освобожден от армейской службы. Выходит стихотворный сборник 
«Песни войны», а после Февральской революции — политический фельетон 
в стихах «Весна Семнадцатого года». В общем, все шло как по накатанной 
дорожке. «Это многих славных путь...» Перспективы были, казалось, 
самые радужные. Но...

Анатолий Иванов

***
Не Гегель ты, не Кант и не Спиноза,
Чтоб рассуждать с величием тупым,
Когда растоптана единственная роза,
Согретая дыханием твоим.

***
Причин войны не бывает, бывают только последствия.

В каждом булыжнике дремлют искры, надо только уметь их высечь.

Только находясь в большой толпе и понимаешь, что такое безлюдье.

Сделать карьеру помешало Каину не братоубийство, а отсутствие униформы.

Только такая трибуна, с которой сбросили оратора, и может называт
свободной трибуной.

В конце концов, вся переоценка ценностей только и сводится, 
что к переименованию улиц.

Труднее всего уцелеть не в начале бескровной революции, а в конце.

На журавлей в небе работают утки на земле.

Ни что так не мешает видеть, как точка зрения.

Лучше остаться человеком, чем выйти в люди.

Легче быть рабом идеи, чем господином слова.

Из книги "Новый Козьма Прутков"

                           ***
ЛЮБИТЕЛИ БЕСКРОВНОЙ И СВЯТОЙ

Я не боюсь восставшего народа.
Он отомстит за годы слепоты.
И за твои бубенчики, Свобода,
Рогатиною вспорет животы.

Он будет прав, как темная лавина,
Которая несется с высоты.
И в пламени последнего овина
Погибнут книги, люди и скоты.

Я не боюсь, что все Наполеоны
Зальют свинцом разинутые рты.
Что вылезут из нор хамелеоны
И хищные, хрустящие кроты.

Так быть должно. И так уже 
                         бывало.
И будет день.И будет всё сначала.
И новый сад. И новые цветы.
Гроза сметет опавшие листы.

Но я боюсь, что два
                  приват-доцента,
Которые с Республикой - на ты,
И полтора печальных декадента,
И, Клара Львовна, девушка мечты,

Они начнут юлить и извиваться
И, вдруг, поджав унылые хвосты,
Попробуют ворчать и добиваться
Прожения... во имя КРАСОТЫ!

Их шёпот будет бледен 
                    и нескладен,
Но он внесет ненужность суеты
В торжественность безмолвных
                      перекладин
Под небом величайшей пустоты.

У ВРАТ ЦАРСТВА

Всё опростали. И все опростили.
Взяли из жизни и нежность,
                         и звон.
Бросили наземь. Топтали и били.
Пили. Растлили. И выгали вон.

Долго плясала деревня хмельная.
Жгла и ходила смотреть на огонь.
И надрывалась от края до края
Хриплая, злая, шальная гармонь.

Город был тоже по-новому весел.
Стёкла дырявил и мрамор дробил.
Ночью в предместьях своих
                       куролесил.
Братьев готовил для братских
                          могил.

Жили, как свиньи. Дрожали
                        как мыши.
Грызлись, как злые голодные псы.
Строили башню, все выше и выше,
Непревзойдённой и строгой красы.

Были рабами. И будут рабами.
Сами воздвигнут. И сами сожгут.
Господи Боже, свершишь ли
                       над нами
Страшный, последний,
                 обещанный суд?!

ПРОЩАНИЕ

Блеск заката. Поворот.
Золотой канун разлуки.
Так и кажется, что вот
Чьи-то медленные руки
Чью-то шею обовъют,
Кудри милые обхватят,
И таким кольцом сожмут,
Что разнять их сил не хватит...

И солёная слеза,
Теплоты полна минутной,
Чьи-то женские глаза
Затуманит влагой мутной.
И прозрачен и пречист
Будет вздох любви бессильной.
И на землю первый лист
Упадёт, сухой и пыльный.

Из "Альманаха ПОЭЗИИ" 59,1991.