26.I.1933

Тель-Авив. Палестина

Дорогой Дон-Аминадо!

Некогда я обращалась с таким же воззванием по другому адресу: “Дорогое Задушевное Слово, писала я, давайте переписываться!” Вот этого-то милого, задушевного слова (с ма­ленькой буквы) хочу я теперь от Вас и с этим обращаюсь к Вам: давайте переписываться... Подождите! не выкидывай­те раздраженно мою бедную бумажку двумя пальцами в корзинку, дочитайте до конца все мои доводы, или, вернее, крик о скорой помощи — SOS!
Вы меня не знаете лично, так же, как и я Вас, и, вероят­но, никогда до конца отмеренных нам дней и не узнаете, и это один из самых высоких доводов за переписку.
Я же всё-таки знаю Вас больше благодаря Последним новостям и кое-чему от Вас научилась, хотя бы по запискам Вашего неврастеника.¹⁾ Они научили меня чувству юмора и многим другим полезным вещам, помогающим мне жить. А Ваш Коля Сыроежкин сделался для меня любимым млад­шим братишкой...²⁾ Творя свои произведения, Вы бросаете в пространство кусочки своей души, и в зависимости от созвучности и длины воздушной волны я улавливаю нужные мне тона.
Есть несколько человек, душам которых созвучно от­кликается моя — это кн. С. Волконский, Жаботинский и Вы, Дон-Аминадо. Я выбрала Вас, а не их, и вот почему: Жаботинскому легко будет разрушить моё инкогнито, принимая во внимание его связь с Палестиной. А тогда я сделаюсь сно­ва немой, и робкой, и запуганной.
Кн. Волконский так много дал мне в вопросах сцены и искусства, и я так привыкла считать его своим учебным начальством, что мало-помалу он занял в моих мыслях высоты, близкие, ну, скажем, к Олимпу... (не усмехайтесь).
Вы же представляетесь мне в моём воображении таким близким, родным, чутко откликающимся на все вопли о помощи, такой живой человеческой душой. А я ищу такую душу живу.
Дома я чувствую себя невероятно одинокой, и, как всех одиноких и мало счастливых людей, меня клонит к переписке. Это желание переписки с незнакомым человеком является характерным явлением нашего века, так же, как психоанализ стал такой модной болезнью, как пситакозис... Не гневай­тесь на меня за этот каламбур, но этому я научилась от Вас: этому виной Ваш неврастеник со своими записками, кото­рый всегда находит в самом печальном что-нибудь смешное. Это — как смех сквозь слезы. Но без этого смеха не стоило бы жить.
Самый удобный способ излияния своих мыслей являет­ся дневник, не так ли? Но я давно излечилась от такого ду­ховного онанизма (простите вульгарное сравнение), с тех пор как дневник моей юности попал в руки людей, всласть поиздевавшимися над ним.
В конце концов, тут руководит мною подражание тем школярам, которые ввели теперь в моду переписку с незнако­мыми соучениками из стран, географически противополож­ных. Мой племянник в Палестине получил письмо от незна­комого одноклассника из Огайо, штат Массачузетс <sic>, и сейчас уже ответил ему, преодолевая таким образом боязнь пространства, которым были одержимы наши предки.
В сущности, в наш век техники, когда взлеты и падения и чудеса телевидения и телепатии совершаются с одинаковой быстротой, переписка между чужими людьми есть один их этапов эволюции Духа. Тесно ему в отмеренных ему физических рамках, он ищет новых путей, новых контактов со сво­им братом — Душой, заключенной в теле незнакомого чело­века.
Предтечей такой переписки была, без сомнения, тюрем­ная азбука, созданная политическим заключенным — тук-тук-тук — перестукивались между собой люди незнакомые, но соединенные общим несчастьем. Теперь нас объединяет Земля, на которой мы живём с Вами в одну эпоху, и не мо­жем от этой Земли освободиться.
Может быть, с развитием междупланетного сообщения эта духовная тоска планетарного маштаба пройдёт, но пока что я чувствую себя в огромной пус тыне, и около меня ни одной живой, теплой души, кто бы выслушал тебя и согрел сердечным ответом.
Обстоятельствами жизни создалось так, что я оказалась с подрезанными крыльями, сломанными когтями и перекушенным (но не до конца...) горлом. Портрет незавидный, до­рогой Дон-Аминадо, не правда ли? — Дохлая курица какая-то, скажете Вы с сердцем, — достаточно у нас тут своих есть тя­желых инвалидов... Но, во имя Аллаха, не пугайтесь! Спешу успокоить Вас, что когда я на бал оделась в костюм маркизы с париком в локонах, мне твердили весь вечер “знатоки”, что я родилась быть маркизой... А про подрезанные крылья я к тому сказала, чтобы объяснить Вам, что несмотря на недоре­занное горло, я хочу жить творческой жизнью и потому ре­шила, опираясь на ручку с пером, подобно ведьме на поме­ле, перелететь на крыльях мысли и фантазии из экзотиче­ской Палестины к Вам в Париж и говорить, говорить с Вами, незнакомым мне человеком. Разве это не интересно? Ведь жить так чертовски скучно, и серо, и утомительно, что если предлагают поиграть в увлекательные прятки, то грех Вам, Дон-Аминадо, отказываться! Будем с Вами создателями но­ной игры, духовной ю-ю. В этой игре инициатива должна принадлежать лицу, в общественном значении никому неизвест­ному (я), которое выбирает в партнеры лицо более выдающе­еся (Вы), дабы оно могло руководить первым, но друг друга они не знают. Это — первое правило игры. Содержание игры: перебрасывание на далёком расстоянии мыслями от одно­го к другому (“вероятно, имею дело с сумасшедшей”, поду­мает при этом Дон-Аминадо, я угадала?) Итак — перебрасывание на далеком расстоянии мыслями от одного к другому, ибо что есть переписка, как не перебрасывание мыслями?!! Мыслями сокровенными или не сокровенными, глупыми или умными — безразлично, помня всё время, что мысль челове­ческая сама по себе — самое прекрасное и таинственное яв­ление во вселенной. Как она зарождается в мозгу человече­ском? Её развитие, выявление её? Какой химической реак­цией вызывается она? Это есть один <sic> из самых прекрас­ных и величественных загадок природы. А кроме того, при­рода помогает мне выработать и второе правило игры: ува­жать мысль как таковую.
И если Вы принимаете это второе правило игры, то тогда уж не страшно записывать свою мысль на бумагу и отсылать её Вам для того, чтобы она, в свою очередь, вызвала у Вас ответную мысль. Какую? Перед нами открываются возможности неограниченные, всё зависит от Вашей апперцепции.
Вот, например, возможность № I.
“Что я ей напишу, черт её там дери, мало у меня без неё всяких забот”...
Но есть возможность II, при которой Вы напишите, что сожалеете меня <sic> и содрогаетесь тому, что женщина, не старая, как видно, и не урод, должно быть, и не очень, чтоб уж дура, а так несчастна и одинока и неудачница...
Всё зависит, повторяю, от Вашей апперцепции. Что Вы ни напишете, а я всё приму с благодарностью, только подай­те мне голос на мой призыв — SOS или ю-ю, или смех сквозь слезы, назовите это, как хотите, откликнитесь только!
В сущности, от такой переписки Вы только выиграете: Вы, сидя на месте, будете знакомиться с различными экзотическими местами, людьми и темпераментами! Образова­тельное путешествие, сидя на месте! Быстро и дёшево! Я же буду таким образом разгружать свою душу от бремени невысказанных мыслей, страданий, впечатлений, наблюдений. Пред Вами откроется клад... с человеческими документами. Отказаться от него грешно.
И ещё вот что: тут скажется преимущество нашего инког­нито: не зная друг друга, позволить себе сказать самое смелое, чего не скажешь в лицо знакомому. По крайней мере, я — так. Я с людьми ужасно робею, не уверена в себе, боюсь надоесть или попасть впросак, и из-за этого я кажусь надменной, нелюдимкой, бесчувственной.
Ответьте мне, Дон-Аминадо, согласны ли Вы раз в неделю выслушивать меня и, если найдете нужным, то и отвечать на:
“Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет”?
Меня дома с детства называют Ида. Называйте и Вы меня так. Я думаю, что этого имени Вам пока достаточно. Ведь не имя красит человека, а человек — имя!
Заранее волнуюсь и с нетерпением жду от Вас ответа — SOS!

Уважающая Вас Ида (но не мартовская)
Мой адрес: Palestine, Tel Aviv 
P.O.В. 147 pour Ida

P.S. Посылаю при сем интернациональную почтовую мар­ку для обратного ответа, дабы не затруднять Вас расходами.
                                  Ида ^₃₎

____________
1) This refers to Don-Aminado’s poem  Notes of a Neurotic (Дон-Аминадо 1926).  

Записки неврастеника

Дон Аминадо

                Ворон каркнул:
                Nevermore...
                Эдгар По

          
                Как-то утром неприветным
                Над листом склонясь газетным,
                Я романом уголовным
                Свой усталый тешил взор.
                Вдруг, неведомо откуда,
                Предо мною - перьев груда,
                И из перьев - безусловно! -
                Крик вороний: Nevermore!..
                Как влетел он, гость случайный,
                Для меня осталось тайной,
                Но одно я помню ясно:
                На меня глядел в упор,
                Сев на бюст Наполеона,
                Черный ворон иль ворона,
                И твердил, почти бесстрастно,
                По-английски Nevermore!..
                Сто чертей и вся Антанта!
                Утром, в доме эмигранта,
                На девятый год изгнанья
                И такой заумный вздор?!.
                Сгиньте, мистер! Что вам надо?
                Знаю, есть про вас баллада,
                Ей давно уж отдал дань я,
                Ну же, мистер, до свиданья?
                Ворон крикнул: Nevermore!..
                Ах, вы так! - сказал я грозно,-
                Ну, тогда начнем серьезный
                И для первого знакомства
                Самый светский разговор.
                Но не думайте при этом,
                Что любым своим ответом
                Вы обяжете потомство!..
                Ворон крикнул: Nevermore!..
                Как, скажите без сентенций,
                Франко-русских конференций
                Будет течь поток певучий,
                Так, как тек он до сих пор?
                Иль над мирным этим лоном -
                Ливнем, золотом червонным
                Из Москвы прольются тучи?
                Ворон гаркнул: Nevermore!..
                Ну тогда, скажите, вещий,
                Безответственные вещи
                Долго ль в стиле манифеста
                Будут злой будить задор?
                Или есть надежда все же,
                Что глупец истратит дрожжи
                И осядет сам, как тесто?
                Ворон каркнул: Nevermore!..
                Вы убийственная птица.
                Отвечайте: заграница
                Долго ль будет за алмазы
                Принимать советский сор?
                Или, опытом богаты,
                И купцы, и дипломаты
                Уничтожат яд заразы?
                Ворон каркнул: Nevermore!..
                И, в припадке злобы тяжкой,
                Я пустил в мерзавца чашкой,
                Но попал в Наполеона,
                Гипс рассыпав на ковер...
                Чу! Хозяйка... Я бледнею.
                Откуплюсь ли перед нею?!
                И, как прежде, монотонно
                Ворон каркнул: Nevermore!..

                1926

2) Kolya Syroyezhkin is the protagonist of numerous short stories and verse feuil­letons by Don-Aminado.

В альбом

Дон Аминадо
   
                Милый Коля Сыроежкин,
                Эмигрантское дитя!
                Я гляжу на мир серьезно,
                Ты глядишь на мир шутя.
                Что же должен я такое
                Написать тебе в альбом,
                Чтобы ты, приятель милый,
                Не бранил меня потом?
                Было б самым честным делом,
                И совсем тебе под стать,
                На листе блестяще белом
                Двух чертей нарисовать...
                Закрутить им хвост покруче -
                Если бес, мол, так уж бес!
                А внизу простую надпись:
                "Дорогому Коле С."
                Но тогда бы все сказали -
                Это ужас и позор
                Тешить мистикой подобной
                Любопытный Колин взор!..
                И поэтому, оставив
                Соблазнительных чертей,
                Мы займемся тем, что может
                Быть полезным для детей...
                Смысл моих нравоучений
                Поразителен и прост:
                1. Если ты увидишь кошку,
                Не хватай ее за хвост.
                2. Если пишешь, то старайся
                Весь в чернильницу не лезть.
                3. Не грызи зубами ручку,
                Если даже хочешь есть.
                4. Если ты уроки учишь,
                То учи их, а не спи.
                5. Не разглядывай обои.
                6. Не пыхти. И не сопи.
                7. Не болтай ногою правой.
                8. Левой тоже не болтай.
                9. Не пиши на каждой стенке-
                Сыроежкин Николай.
                10. Не клади резинки, перья
                И веревочки в карман.
                11. Под грамматику тихонько
                Не подкладывай роман.
                12. Не играй с чужой собакой.
                13. Не срывай куски афиш.
                14. Не тверди на каждом слове,
                То и дело, же-ман-фиш!
                15. Не просись в синематограф
                Непременно каждый день.
                16. Не носи свою фуражку
                Непременно набекрень.
                17. А уж паче, наипаче,
                Вняв совету моему,
                Не допытывайся, Коля,-
                Отчего, да почему!..
                -----
                А теперь скажу я честно
                И скажу тебе я так:
                Если Коля Сыроежкин
                Не лягушка, не слизняк,
                Если в Коле сердце Коли
                Сыроежкина живет,
                То на все семнадцать правил
                Он возьмет - и наплюет!..

                1927

3)    BAR. MS Coll. A. Shpolianskii, box 2. [BAR — The Bakhmeteff Archive of Russian and East European History and Culture (Columbia University, New York)].

_________

Из источника первой публикации письма:

"Очевидно, что основная задача, стоящая перед учеными, изучающими этот предмет, состоит в том, чтобы уведомить общественность и академическое сообщество о существовании ранее неопубликованных эпистолярных связей между палестинцами и русскими эмигрантами, проживающими в Европе (и в других местах). Эти письма десятилетиями томились в различных архивах, фактически становясь «вещами в себе». Эти «человеческие документы» (если использовать современный термин) таят в себе множество ценных и важных уроков для будущих историков - как для тех, кто стремится изучить широкий исторический контекст, так и для тех, кто ищет красочные детали рассматриваемой эпохи. Естественно, внимание ученых привлекают самые выдающиеся персонажи: известные политики, общественные деятели, деятели культуры и художники (писатели, художники, актеры, музыканты и т.д.). Однако весьма ценную информацию можно также почерпнуть из писем людей, которые не оставили след в истории и чьи имена были сохранены для потомков благодаря явному случаю (а то не сохранились вообще). В качестве примера этого второго типа эпистолярного материала можно привести письмо жительницы Палестины Дон-Аминадо (настоящее имя: Аминадав Пейсахович Шполянский; 1888-1957 гг.), известного эмигрантского поэта и сатирика.  Он был найден в его архиве.
***
Мы не знаем, принял ли Аминадо предложение своего загадочного палестинского корреспондента. Учитывая его в целом игривую артистическую личность, разумно предположить, что он, по крайней мере, ей ответил. Однако, похоже, их переписка так и не «взлетела», поскольку никаких следов ее, кроме этого единственного письма, в его архиве не обнаружено. Тем не менее само существование этой наивной и трогательной просьбы примечательно. Даже если мы будем придерживаться голых фактов, содержащихся в них, и ограничимся поверхностными наблюдениями, мы можем с пользой заключить, что базирующиеся в Париже российские периодические издания имели читателей в Палестине; что эти читатели интересовались европейской литературной сценой и следили за последними произведениями эмигрантских писателей и поэтов..."  
Владимир ХАЗАН 
(Перевод с англ. яз.)
__________
The research project Eretz-Israel and the Russian Émigrés in Europe: Contacts, Connections, Communications, Interactions (1919-1939) is supported by the Israeli Science Foundation (ISF)
Compilation and commentaries by Vladimir Khazan and Vladimir Janzen
Introductions to the series and to the volume by Vladimir Khazan English editing: Michael Sigal
Translation of commentaries on the correspondence between N. Berdyaev and Y. Shor: Yeshayahu Gruber and Yulia Mestechkin
Copyright © 2019
The Hebrew University of Jerusalem Vladimir Khazan and Vladimir Janzen

КНИГИ Дона-АМИНАДО на этом сайте:

Дон-Аминадо «Чем ночь темней...»  Сост., вступ. ст. и коммент. A.C. Иванова. - СПб.; М.: Летний сад, 2000. - 568 с.

Дон Аминадо. ПЕСНИ ВОЙНЫ. - Москва: Московское издательство, 1914, 94 с.

О Доне АМИНАДО:

ВОКЗАЛ, СИРЕНЬ И БЕЛАЯ АКАЦИЯ - Марина ТАРКОВСКАЯ