Главная » 2016 » Март » 29 » Свет ПАМЯТИ о докторе Вернере Кортхаазе — Владимир Янцен
01:21
Свет ПАМЯТИ о докторе Вернере Кортхаазе — Владимир Янцен

 

(4 мая 1937 г. – 6 мая 2008 г.)

 

Опубликовано: Werner Korthaase als Comeniusforscher. Sammelband unter wissenschaftlicher Leitung von Barbara Sitarska, Roman Mnich, Manfred Richter. Studia Comеniana Sedlcensia. Siedlce: Verlag der Akademie Podlasien 2009. C. 93–100.

 

Во время одной из наших последних встреч летом 2006 года Вернер Кортхаазе рассказал о намерении друзей и коллег издать в его честь юбилейный сборник. И предложил мне принять в нем участие.

Приветствуя саму идею, я усомнился, что сумею сказать о юбиляре что-либо малоизвестное и вообще заслуживающее внимания, ибо не знал его, когда он был политиком, не знал его директором школы в Западном Берлине, не приходилось мне бывать и на заседаниях Немецкого общества имени Я. А. Коменского, одним из основателей, многолетним президентом и душой которого он был. Ведь познакомились мы сравнительно недавно. Тем не менее я имел счастье узнать его и как исследователя и как человека. Об этом и пойдет речь в моей краткой мемуарной заметке.

Встретились мы впервые, скорее всего, в начале 1998 года, после того, как в небольшом 57-страничном сборничке «In memoriam Dmitrij Tschižewskij (1894–1977)», изданном в 1997 году под редакцией тогдашнего директора Института славистики в Галле, проф. Ангелы Рихтер, я с интересом прочел составлявшую добрую его половину и изобиловавшую новыми для меня фактами пражского и галльского периода жизни Чижевского статью В. Кортхаазе «Дмитрий Чижевский – историк философии становится лектором русского языка» (с. 19–50). За этой статьей чувствовался не только опытный историк и талантливый публицист, но и исследователь-энтузиаст, относящийся к герою своего повествования с любовью и знанием. С таким человеком мне сразу же захотелось познакомиться. Не знаю, откуда я взял адрес и номер телефона автора понравившейся мне статьи (вероятно, получил их от проф. А. Рихтер, попутно под большим секретом сообщившей, что «у господина Кортхаазе имеется почти готовая, чуть ли не 1000-страничная работа о Чижевском»), только вскоре мы с ним уже созвонились, списались, обменялись публикациями и, наконец, встретились во время очередного его приезда в Галле в кафе, расположенном неподалеку от Благотворительных заведений имени А. Г. Франке.

Хотя эта первая встреча и была интересной, многое в моем новом знакомом меня поначалу сильно удивило.

Конечно, нам было о чем поговорить. Конечно, среди немецких чижевсковедов у моего собеседника не было конкурентов. Работа, проделанная им за несколько лет поиска и изучения источников, была поистине гигантской, публикации – серьезными и прекрасно обоснованными малоизвестным материалом. Куда бы я потом ни обращался в ходе своих дальнейших многолетних поисков писем или рукописей Чижевского, почти всегда и всюду приходилось наталкиваться на его след. Все это было замечательно и достойно самого искреннего восхищения! Но, к сожалению, у моего нового знакомого было совершенно отличное от моего собственного отношение к найденным источникам: делиться ими до публикации своих работ он ни с кем не собирался. Рассказывал, с какими трудами и материальными затратами ему его находки доставались и достаются, и прямо без обиняков заявлял: «Почему же я всем этим должен с кем-то, кто со своей стороны не приложил никаких усилий, делиться?!.» Это была честная, серьезная и в общем-то обычная в академических и публицистических кругах позиция.

Но я не принадлежал ни к тем, ни к другим. И взглядов моего нового знакомого на обмен материалами не разделял.

«Бывший философ», я был тогда занят главным образом торговлей обувью и лишь в качестве хобби возобновил свои занятия чижевсковедением и историей русской мысли. Как это ни странно, но позиция вне академической среды и, собственно, вне науки весьма изменила мои взгляды на жизнь, релятивировав обычные в академических кругах представления, ценности и привычки. Мое существование не зависело от публикаций и научных разысканий, мне не надо было за них ни перед кем отчитываться, я не собирался своих знаний никому ни продавать, ни обменивать на гранты или научные степени и уже давно не думал, что какое-то из примечаний в моих статьях может изменить ход мировой истории. Занимался Чижевским просто для себя. Но возобновленные занятия историей мысли не были и игрой. Все-таки это была моя профессия, причем профессия любимая, в которой я чувствовал себя «дома», но которую – по ряду не зависевших от меня внешних обстоятельств – вынужден был, как мне казалось, навсегда оставить. И действительно: почти 7 лет я не брал в руки ни одной книги (хотя почему-то регулярно заказывал все, что выходило в России о русской философии), не написал ни одной научной работы и даже совершенно прекратил писать письма. Но стоило коллегам с Украины обратиться ко мне в 1998 году за помощью в связи с наследием Чижевского, о котором я в 1990 и 1992 годах опубликовал два кратких сообщения, и вынужденного молчания как не бывало! Если и была у этих занятий своя логика, то, конечно, логика иррациональная, которую можно было бы назвать «логикой вопреки»: вопреки невостребованности, вопреки бесперспективности и несвоевременности этих занятий. Причем, чижевсковедение не было их единственной или самодовлеющей темой. Чижевский был «катализатором» давно созревшего страстного желания вернуться к «своему делу» и лишь одним из собеседников – загадочным, незаслуженно забытым, прочно упрятанным расхожей литературой в какие-то вторые или даже третьи ряды русской и украинской мысли, в то время как на самом деле он был просто ученым мирового уровня – первооткрывателем многих областей и методов гуманитарного знания. История славянской философии и мысли, германославика, структурная лингвистика и литературоведение, комениология, история мистики и религии, барокко в украинской и русской литературе, сравнительная история славянских литератур – вот его основные и до сих пор малоисследованные темы. Если учесть, что на эти и другие темы Чижевским было написано несколько десятков книг и около 1000 статей и рецензий (а, кроме опубликованных работ, в его личном архиве хранится еще немало их разноязычных вариантов, лишь отчасти реализованных творческих замыслов и вообще никому неизвестных трудов), то станет понятным, что освоение его наследия – дело не одного исследователя и даже не одного поколения исследователей, требующее преемственности и объединения усилий. Столкнувшись впервые с архивной работой именно в связи с огромным наследием Чижевского и пройдя через все ее фазы и искушения (от восторга «первооткрывателя» каждым новым источником и немедленного желания его опубликовать через постепенное «пресыщение» постоянно растущим количеством попадающего в руки первоклассного материала до понимания простой истины, что каждой публикации нужно «созреть»), я вскоре осознал, что и всей моей жизни не хватит на то, чтобы все это не только освоить, но даже просто бегло просмотреть... И, как ни странно, это сознание принесло не разочарование, а успокоение и желание сконцентрироваться на главном и существенном. Надо сказать, что это вполне нормальное и естественное отношение любого ученого к источникам, но каждый приходит к нему своим путем. Здесь невольно напрашивается парраллель из повседневной жизни: вспоминается набивший оскомину вопрос некоторых знакомых, случайно попадающих в мой заставленный книжными стеллажами рабочий кабинет: «И Вы все это читали?..» Вопрос наивен и его ни разу не приходилось слышать от коллег, которые прекрасно знают, что прочесть всего этого за одну человеческую жизнь физически невозможно. Да и ненужно. Людям же его задающим приходится отвечать: «Нет, не читал. Но знаю, где что находится, и в случае необходимости могу нужное прочесть».

Длительный перерыв в научных занятиях не мог не сказаться отрицательно на моем интеллектуальном самочувствии. Ведь для того, чтобы развиваться или даже просто оставаться в хорошей форме, «духовным мышцам» не менее остального тела требуется тренировка: постоянное чтение, знание библиографии по специальности, размышления на свои темы, обмен информацией и общение с коллегами. Только в глазах людей, никогда не отягощавших себя вопросом о сущности бытия и смысле жизни, слово «мыслитель» представляется синонимом какого-то безнадежного чудака и тунеядца. Но без собственных мыслей на эти темы дух увядает, регрессирует, атрофируется. То же самое происходит с ним, когда он чересчур сближает себя с телом, материальным миром и видит свою наивысшую реализацию в схеме: «деньги – товар – деньги». Не от выбора, ехать ли этим летом на Канары или на Французскую ривьеру, зависит смысл жизни. Не на весах банальности и обыденщены испытывается и узнается человек, но на весах любви, вечности и смертного часа, просвечивающих в наших повседневных беседах. Круг моих знакомых, а тем самым и мои беседы были тогда слишком далеки и от духовной истории, и от света бескорыстной мысли вообще. Всему приходилось учиться заново.

С таким или подобным настроением раздвоенности я и пришел тогда на встречу с Вернером Кортхаазе. Это был совершенно седой, приветливый человек лет шестидесяти с маленькой бородкой и ощупывающим («себе на уме») взглядом, встретивший меня дружелюбными восклицаниями на немецком и чешском языках и разными презабавными историями из жизни Чижевского и своей. Я рассказал ему немного о себе, о своих занятиях историей западноевропейской философии, прежде всего Х.-Г. Гадамером и методологией гуманитарного знания, а также историей марксизма во время работы в Галльском университете (1980–1992), об архивных занятиях Чижевским в начале 90-х годов, о совместной работе с киевской исследовательницей Ириной Валявко над «Материалами к биографии Чижевского», пригласив и его принять в них участие. Он же рассказал о своей жизни, о собственном непростом пути в науку, о своих планах и дал согласие участвовать в нашем сборнике в качестве соредактора. Пожалуй, уже тогда я впервые услышал от него парадоксальную и впоследствии не раз повторявшуюся фразу о том, что Чижевский был сложен в общении и, доведись нам быть его современниками, может быть, вообще не захотел бы общаться с такими людьми, как мы. Был мой собеседник остер на язык, саркастичен и многим из общих знакомых и окружения Чижевского изрядно досталось тогда от него «на орехи»...

Но разошлись мы после первой встречи отнюдь не единомышленниками. Был он еще слишком политиком, а я – торгашом. Выразилось это в сохранении взаимной настороженности и опасений ненужной конкуренции. Между тем, оснований для подобных опасений решительно не могло быть: меня Чижевский интересовал прежде всего как философ, Вернер же специализировался на его биографических и комениологических сюжетах. Кроме того, живая и здоровая конкуренция только оживляет исследование, приглашая учиться у других, учитывать их достижения и просчеты. Иное дело, когда речь идет об уникальных или сенсационных источниках, говорящих за себя и почти не требующих интерпретации. Забегая вперед, должен сказать, что впоследствии и к таким источникам у нас сложилось приблизительно одинаковое, довольно спокойное отношение.

С этой встречи началась наша регулярная переписка, обмен публикациями и еще более частый обмен информацией по телефону. Несмотря на вышеупомянутые разногласия по обмену неопубликованными источниками, с годами этот обмен становился все более и более интенсивным и ретроспективно я вижу, что в отношении меня юбиляр почему-то делал исключение, постоянно отступая от своего собственного правила. Сам я регулярно высылал в Берлин сотни страниц копий вновь найденных мной или коллегами писем Д. И. Чижевского (письма к Б. И. Николаевскому, к Л. Мюллеру, к Ф. А. Степуну, к С. И. Гессену), копии более десятка папок из галльского архива Чижевского, оригиналы которых до 1998 года хранились у меня, мемуары учеников Чижевского, тексты публикаций русских и украинских чижевсковедов и множество других материалов. В ответ уже в конце 1998 года получил из Берлина копии более ста неизвестных мне писем Чижевского к Ф. Либу за 20–60-е годы из базельского архива последнего – настоящую энциклопедию биографической информации не только о нашем герое и его адресате, но и о жизни русской эмиграции вообще. Благодаря последовавшему за этим ознакомлению с архивом швейцарского богослова и исследователя русской мысли Фрица Либа, мне удалось найти там готовый к печати манускрипт первого варианта немецкой книги Чижевского о Сковороде и сотни ценнейших писем и рукописей цвета русской философской мысли ХХ столетия (С. Н. Булгакова, Н. А. Бердяева, Л. И. Шестова, С. Л. Франка, Г. В. Флоровского и десятков других), часть из которых я опубликовал в московском «Ежегоднике по истории русской мысли» за 2001–2005 годы и в сборнике «Русская эмиграция в архивах Швейцарии» (2003). Полученные мной в конечном счете от Вернера Кортхаазе материалы могли бы составить внушительный список, главное место в котором заняли бы его собственные или редактированные им чижевсковедческие и комениологические работы, подаренная им мне на Рождество 2000 года и очень пригодившаяся в работе энциклопедия «Писатели русского зарубежья», копия послевоенного каталога галльской библиотеки Чижевского, часть копий писем Чижевского к Д. Герхардту и многое, многое другое. Разумеется, в публикациях этих источников я всегда с благодарностью упоминал имя Вернера Кортхаазе, без которого они не могли бы состояться.

Внимательно следил я и за его чижевсковедческими работами. К большому сожалению, мне до сих пор остались недоступными: 1) его работа, упоминавшаяся проф. А. Рихтер, 2) его работа «Дмитрий Чижевский: жизнь, творчество и комениология во второй половине 20 столетия. Биографический и историко-педагогический очерк», а также 3) его чешская диссертация «Дмитрий Чижевский и Прага. Пражский период первооткрывателя „Всеобщего совета“ Комениуса и его связи с Чехословацкой Республикой» (1998). Но по тем брошюрам, сборникам и статьям, которые он мне присылал, могу констатировать, что за неполное десятилетие содержание, язык и стиль его чижевсковедческих работ претерпели явное развитие в сторону философских обобщений: от первых публикаций, где основной упор делался на изложении неизвестных фактов («Что происходило с главным сочинением Коменского „Consultatio catholica“ с 1934 по 1945 год» /1995/, «Дмитрий Чижевский – историк философии становится лектором русского языка» /1997/) через обобщающие эссе («Историк философии, литературовед и исследователь Коменского Дмитро Чижевский в Чехословацкой Республике и в Федеративной Республике Германии» /2000/, «Дмитрий Чижевский и Родина его выбора – Германия» /2003/) к биографическим и философским параллелям, их анализу и подведению итогов («Два философа и некто третий: Дмитро Чижевский, Ханс-Георг Гадамер и Мартин Хайдеггер» /2004/, украинский сборник «От Меланхтона до Коменского и Чижевского» /2005/). Да будет мне позволено в этом месте подчеркнуть как острое чутье автора этих работ к центральным темам чижевсковедения, так и факт развития исследователя Вернера Кортхаазе, написавшего первые работы и защитившего диссертацию о Чижевском накануне своего шестидесятилетия, а последние уже в преддверии семидесятилетия! Сравнивая его труды с работами гораздо более молодых чижевсковедов, на всю жизнь застревающих на разных мелочах в одном и том же стиле фактографии и односторонней ориентации на поиск сенсационных источников, еще и еще раз убеждаешься, что главное в духовной истории – не открытие новых фактов, а их объективная и оригинальная интерпретация, лучше всего характеризующая самостоятельность исследователя. Задавая себе вопрос о том, как бы выглядело сегодня чижевсковедение без трудов Вернера Кортхаазе, без его энергичной деятельности по пропаганде наследия Чижевского и организации международных чижевсковедческих конференций, надо честно признаться, что нам осталась бы неизвестной добрая половина того, что мы знаем о биографии и личных контактах Чижевского, о Чижевском-комениологе, об истории возникновения и влияния его трудов, о местонахождении десятков архивов, хранящих его автографы, и наконец об уникальной фото-чижевскиане Вернера Кортхаазе. Поэтому, возвращаясь к любимой реминисценции покойного о сложном характере Чижевского, я не думаю, что последний, будь он нашим современником, не захотел бы общаться с человеком, столько времени и души отдавшим освоению и пропаганде его наследия.

«Круг общения», «окружение», «научная среда», «научная школа», «сфера дискурса и разговора», «биографические параллели» – все эти понятия заслуженно рассматриваются в современной исторической и историко-философской науке как центральные объекты исследования, помогающие объективной реконструкции образов, картин и биографий прошлого. Человек – существо социальное, онтологически определяющее себя, свои цели и ценности через место, которого он добивается и которое старается сохранить в обществе. Но ведь общество или «жизненный мир» – это не какие-то там заумные, абстрактные понятия, а прежде всего конкретные люди, непосредственное окружение, в котором человек живет, реализуется и через которое он в значительной мере себя определяет, даже если это «общество» состоит всего из двух людей, например, мужа и жены. «Многосторонность» Чижевского, о которой часто с восхищением упоминают его знакомые, состояла не только в многогранности и интердисциплинарности его научных интересов, но и в разнообразии и богатстве его личных контактов. Современные чижевсковеды шли к своим общеметодологическим принципам разными путями. Большинство, к которому принадлежали и Вернер Кортхаазе, и Ирина Валявко и я, шло к ним скорее интуитивно, чем сознательно. Начало моего собственного пути состояло в том, что первая попытка освоения галльского архива Чижевского, предпринятая мной в 1991–1992 годах, потерпела фиаско не только из-за сопротивления хранителей архива, славистов, но и из-за моей собственной неподготовленности: незнания биографии и библиографии печатных трудов человека, архивом которого я собрался заняться, незнания мемуаров о нем и его собственных автобиографических свидетельств: писем и воспоминаний. Таким образом, для того, чтобы мертвый архив 20–40-х годов прошлого столетия «заговорил», надо было освоить его язык, стать специалистом-чижевсковедом, закрыть выявившиеся в архиве лакуны и дефициты знания, но главное – перебросить мостик из прошлого в настоящее, познакомившись с людьми, знавшими Чижевского лично или даже принадлежавшими к его «окружению» и «школе». Сколько раз, работая над спорными вопросами истории мысли, я убеждался, что правильное решение быстрее всего помогали найти не изощренные и логически безупречные спекуляции, а разговор с участниками событий или обращение к «архиву эпохи».

Большую помощь в сближении с «кругом общения» Чижевского мне оказал Вернер Кортхаазе. Благодаря ему я познакомился с первым учеником и другом Д. И. Чижевского – выдающимся немецким славистом, профессором Дитрихом Герхардтом, переводом воспоминаний которого сам я датирую свой возврат в науку. Мне лично очень повезло, что работу над сборником я начал именно с текста проф. Д. Герхардта. Ибо этот текст и содержательно и стилистически задал тот уровень освещения личности ученого, опускаться ниже которого было бы потом просто стыдно. Думается, что и на работы Вернера Кортхаазе личное общение с проф. Герхардтом оказало решающее влияние.

Можно было бы рассказать о множестве иных интересных сюжетов и научных проектов (например, о Пражской, Дрогобычской и Галльской конференциях, посвященных памяти Чижевского, об одновременной публикации «сенсационного» письма Чижевского к Томасу Манну Вернером Кортхаазе, Леонидом Рудницким и мной соответственно на русском, украинском и немецком языках, о работе над составлением полной библиографии печатных трудов Чижевского), к участию в которых меня привлек Вернер Кортхаазе. Но надо и честь знать.

Не могу обойти молчанием лишь одного, очень важного для меня эпизода, замечательно характеризующего Вернера Кортхаазе и как ученого и как личность.

Несколько лет назад мне пришлось пройти через очень тяжелый период жизни: не было работы и средств к существованию, рухнул привычный мир, люди, которых я считал близкими, вдруг отвернулись, сама жизнь стала казаться бессмысленной, научные занятия – никчемными и никому ненужными. А вблизи не было никого, кто бы мог одернуть, ободрить или как-то поддержать. И вдруг в это самое время мне позвонил Вернер Кортхаазе, только что перенесший серьезную и опасную для жизни операцию. И неожиданно, впервые за много лет нашего знакомства, заговорил на личные темы: собственно, рассказал о своем сложном жизненном пути, пережитых кризисах, предательствах, ситуациях выбора между тем, что от него ожидало окружение, и своим собственным, отнюдь не усеянным розами путем в науку, о болезни, о трогательной верности и заботе жены. Потом звонил и писал мне еще, ободряя, несколько месяцев подряд. После спокойных разговоров с ним стало стыдно за собственное малодушие и я, по его совету, занялся организацией философского вечера с выставкой рукописей, трудов и фотоматериалов Д. И. Чижевского для русской диаспоры города Галле и немецких гостей, в котором к моей превеликой радости, несмотря на свои серьезные недомогания, принял участие и прочел блестящий доклад и Вернер. Конечно, доклад почетного президента Немецкого общества имени Я. А. Коменского, доктора Вернера Кортхаазе из Берлина был для провинциального Галле «гвоздем программы»! И, к счастью, этот доклад был записан на видеокассету. Говорил он свободно, не по бумажке, простыми и доходчивыми словами, учитывая состав публики, с множеством отступлений, шуток и анекдотов о сложной теме великих комениологических открытий жителя Галле, украинца Дмитра Чижевского. И никто из участников прекрасно удавшегося вечера не мог себе представить, каких усилий и какого мужества стоило этому веселому и жизнерадостному человеку приехать к ним в Галле после недавно перенесенной тяжелой операции... Но в этом – весь доктор Вернер Кортхаазе: для кого-то, может быть, и чудак, променявший свою многообещающую политическую карьеру на малодоходную педагогику и науку, а для меня – светлой души и несгибаемой воли человек, после долгих исканий, наконец, нашедший себя и свой собственный путь.

Галле, 10 мая 2008 года

 

 

Книга В. Кортхаазе, изданная в Дрoгобыче-Киеве, Изд-во "Коло", 2005 г. под ред. Евгена Пшеничного и Романа Мниха в связи с присуждением автору доктора Honoris causa Дрогобычским государственным педагогическим университетом. 

Просмотров: 785 | Добавил: chudnov | Теги: История философии, Dr. Wladimir Janzen, Дмитрий Чижевский, Вернер Кортхаазе, Владимир Янцен | Рейтинг: 5.0/1
Всего комментариев: 0
avatar